Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века

Р. Ю. Почекаев Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников Монголия XVII — начала XX века

Монгольское право интересно, прежде всего, само по себе, как проявление правового творчества народа, оставившего заметный след в истории народов двух частей света — Азии и Европы. Кроме того, монгольское право интересно также и как материал для социологического и сравнительно-правового изучения.

В. А. Рязановский

Монография подготовлена по результатам исследования, выполненного за счет гранта Российского научного фонда (проект № 19-18-00162 «Центральная Азия в международных отношениях XVIII–XIX в.»), реализуемого в Институте языков и культур имени Льва Толстого

Рецензент — доктор филологических наук, заведующая сектором Центральной Азии Института восточных рукописей РАН, г. Санкт-Петербург И. В. Кульганек

Опубликовано Издательским домом Высшей школы экономики http://id.hse.ru doi:10.17323/978-5-7598-2327-8

© Почекаев Р. Ю., 2021

Введение

Научный интерес к Монголии возник в России еще в первой половине XVIII в. и немного позднее на Западе, причем уже самые ранние исследователи уделяли значительное внимание вопросам монгольской государственности и права. Однако изучены эти аспекты крайне неравномерно, что четко отражено, в частности, в обзорных трудах по традиционному монгольскому праву, периодически появляющихся с начала XX в. и до нашего времени[1].

Наибольшим вниманием таких исследователей пользуется эпоха Монгольской империи Чингис-хана и его преемников, а также приписываемый основателю империи «свод законов», известный под названием «Великой Ясы», который исследователи уже в течение нескольких веков безуспешно пытаются «реконструировать»[2]. Следующий период развития монгольской государственности и права, привлекающий внимание исследователей, — период XVII–XVIII вв., и это напрямую связано с тем, что именно к нему относятся крупные монгольские кодификации, созданные в это время — «Восемнадцать степных законов» (конец XVI — первая треть XVII в.), ойратское «Великое уложение» («Их Цааз», 1640 г.), «Свод законов Халхи» («Халха Джирум», 1709–1770 гг.) и примыкающее к ним «Монгольское уложение» («Цааджин бичиг», 1627–1694 гг.), созданное маньчжурскими властями для своих монгольских вассалов[3]. Именно на их основе большинство специалистов, обращающихся к проблемам развития монгольской традиционной государственности и права, формируют представление о монгольской системе власти и управления, нормах и принципах регулирования различных сфер правоотношений, монгольской правовой терминологии[4].

В значительно меньшей степени оказались востребованы для исследователей другие правовые памятники Монголии постимперского периода, также уже введенные в оборот — «Уложение» Алтан-хана, правителя южно-монгольской области Тумэт, 1577 г. и «Закон о десяти добродетелях», созданный тогда же внучатым племянником этого хана — Хутуктай-Сэчен-хунтайджи, правителем Ордоса, а также приписываемый последнему религиозно-политико-правовой трактат «Белая история»[5]. Издан во Внутренней Монголии (автономный район в составе КНР) на старомонгольском языке, но до сих пор, насколько нам известно, не исследован ойратский «Свод законов чуулгана (сейма) Куку-Нора»[6]. Наконец, на сегодняшний день недостаточно подробно исследовано и «Уложение Китайской палаты внешних сношений» («Лифаньюань цзи-ли»), созданное между 1770-ми и 1810-ми годами. маньчжурскими властями специально для регулирования их отношений с монгольскими вассалами и дважды переводившееся на русский язык в первой трети XIX в. Н. Я. Бичуриным (о. Иакинфом) и С. В. Липовцевым, опубликовавшими свои переводы практически одновременно — но по редакциям соответственно 1779 и 1815 гг.[7]

Тем не менее основная тенденция изучения монгольской государственности и права на сегодняшний день состоит в том, что развитие государственных и правовых отношений в Монголии исследуется преимущественно на основе законодательных сводов. Лишь отдельные ученые предпринимают попытки изучения актов текущего законодательства и правоприменительной практики, что позволяет им выявить особенности судебной практики[8], в том числе с учетом влияния цинской правовой и процессуальной традиции[9], а также разрешения конкретных дел[10], правовой политики империи Цин в Северной и Южной Монголии[11]. В отдельных случаях вводятся в оборот также памятники народного творчества, отражающие представления монголов о справедливости, праве и процессе[12].