Государство и революции

Скажем, свобода слова в России с самого начала вылилась в состязание «негативов». И это было вполне закономерно. В условиях сплошного официозного «позитива» коммунистической пропаганды именно «смелое» освещение негативных явлений, начавшее прорываться в средствах массовой информации, стало привлекать повышенное внимание. И в итоге получалось, чем больше этого «негатива», тем популярнее были передачи, издания и авторы. Но данное объективное явление оказалось как нельзя кстати и для конкретных политических целей — стоило лишь его поддержать и направить куда нужно. Склонность к самовышучиванию, вообще традиционная для русского национального характера, во времена антисоветской борьбы, а потом и в результате разочарования последствиями демократических реформ, гиперболизировалась, дойдя до сарказма. Модным стало эдакое бравое самооплевывание: "Да у нас все через задницу!" Такая тенденция тоже оказалась пригодной к использованию — ее и раздувать-то особо не требовалось.

Впрочем, если уж говорить о средствах массовой информации, то и на Западе ремесло журналиста не зря сравнивают с "самой древней профессией". И прямые формы оплаты тут вовсе не обязательны — или, скажем, не всегда обязательны. Возможна зависимость от рекламодателей, от спонсоров, чиновников и собственных начальников — которые, в свою очередь, тоже от кого-то зависят. Ну а в условиях повального западничества начала 90-х многих, небось, и совсем покупать не требовалось. Достаточно было похвалить да по головке погладить — ох, какие вы прогрессивные, какие демократичные, и они уже твои с потрохами. А другие и без того на цыпочках тянулись, абы только от «цивилизованных» мнений не отстать, в ретроградах не оказаться.

И в итоге в Первую Чеченскую — которая и явилась одной из попыток остановить развал страны, откровенными врагами нашей армии выступили не только боевики, но и свои же, российские журналисты. Причем в тот раз — в подавляющем большинстве, чуть ли не единым фронтом. И многие — вряд ли платно, а просто сдуру, подстраиваясь под «объективные» зарубежные точки зрения. Смаковали каждую неудачу своих войск, всячески выставляли их в невыгодном свете и нарочито героизировали лидеров противника, превращаясь в рупор их пропаганды. Да ведь и сам термин "наша армия" даже и не употреблялся! «Федералы», «военные» — и только. Сами обозначения у иностранцев заимствовались, а от того, что эта армия «наша» уже как бы и открещивались.

Можно вспомнить, к каким уродливым и позорным явлениям приводило такое отношение. Когда, например, летом 96-го группа репортеров застряла в гостинице в центре Грозного, превратившегося в поле боя, и истерически вопила в эфир, что их бросили, и никто не спасает. И под давлением «общественности» военные вынуждены были организовывать прорыв к ним — хотя из тактических соображений этого вовсе не требовалось, да и боевики на этом направлении, конечно же, хорошо подготовились, уже ждали. В результате чего войска понесли большие потери. А абстрактное слово "потери — это ведь обычные российские ребята, далекие от того, чтобы блистать на телеэкранах, чтобы изображать в своем лице "общественное мнение" — но которые могли бы просто жить и радоваться жизни. А оказались убитыми, ранеными, искалеченными. А когда все же прорвались — те, кто прорвался, «осажденные» репортеры встали в гордую позу и принялись заявлять, что уходить вроде бы и не собираются, потому как от благородных и гуманных боевиков им ничего не угрожает, а вопили и скулили они только из принципа — показать, как плохо действуют «федералы», бросающие в беде мирных граждан. И наверное, подобных историй можно вспомнить не одну. Взять хотя бы случай с Еленой Масюк, которая так уж превозносила Басаева (впрочем, так же, как другие журналисты превозносили его и прочих головорезов). А потом вдруг выяснилось, что слегка ошиблась в своих оценках — когда сама со своими коллегами вдруг очутилась в роли заложников.