Государство и революции

Для создания новой ленинской антисистемы на месте российского государства требовалось в первую очередь доломать и подавить прежнюю духовность России, ее систему моральных и нравственных ценностей. И орудием этой дальнейшей ломки стала "классовая теория", согласно которой все общество делилось на касты: высшую — пролетариат (еще раз подчеркнем — в ленинском понимании), низшую — крестьянство, призванную находиться в подчинении у пролетариата, и внекастовых неприкасаемых — «буржуев», к которым скопом относилось все образованное, интеллектуальное и мыслящее, или по крайней мере, способное мыслить независимо. Если до Октября разжигаемая классовая вражда уже прорывалась в стихийных хамских выходках и эксцессах, то теперь она начинает внедряться сверху, целенаправленно и настойчиво. Например, в работе "Как организовать соревнование", Ленин фактически науськивает громил и шпану на интеллектуальную часть общества, гарантируя вседозволенность и полную власть над жертвами. "Единство в основном, в коренном не нарушается, а обеспечивается многообразием в подробностях… в приемах подхода к делу, в путях истребления и обезвреживания паразитов (богатых и жуликов, разгильдяев и истеричек из интеллигенции)". И предлагает действовать, кто как хочет — заставить "чистить сортиры", выдать "желтый билет по отбытию карцера" или просто расстрелять «тунеядца» и "лакея буржуазии".

Да и само государство не оставалось в стороне от этой кампании. Уже в ноябре 1917 г. Ленин разрабатывает декрет о реквизициях — организованных грабежах, определяет круг квартир, подлежащих налетам. Разрабатываются и нормативы, вплоть до того, сколько пар нижнего белья оставлять владельцу. А параллельно с реквизициями предписывалось и уплотнение — жильцов двух «богатых» квартир сгонять в одну. И вовсе не из-за того, что осенью 17-го квартирный вопрос в России стоял на первом плане. «Буржуев» требовалось утеснить в самом прямом смысле, чтобы почувствовали на себе руку нового «хозяина». А, кроме того, и на свою опору, городскую чернь, влияние усилить. Повязать ее грабежами чужого, сделать своими соучастниками. Дать почувствовать сладость превосходства над культурными слоями. А за невозможностью выполнения демагогических большевистских обещаний мира, порядка и изобилия, подкормить часть «электората» хоть какими-то реальными выгодами — переселением в богатую квартиру, возможностью поизмываться над ближним, пограбить «награбленное». Ведь проблем разрушенного снабжения реквизиции, разумеется, решить не могли, но при их проведении неплохо наживались те же матросики и вернее служили режиму. Например, если требовалось расстрелять демонстрацию в поддержку Учредительного Собрания.

В сознание внедрялось примерно такое же отношение к недочеловекам-"буржуям", как потом к иудеям в нацистской Германии. Так, декретом от 20. 12. 17 г. им предписывалось под страхом тюрьмы носить при себе соответствующие справки из домкомов. И тут же оговаривалось, кого считать «буржуями» — в данный круг входят не только владельцы недвижимости и денежных сумм свыше 1 тыс. руб., а все служащие государственных, частных и общественных учреждений. В феврале 18-го ценз «буржуя» был снижен до 500 руб. К этому же времени относятся попытки введения всеобщей трудовой повинности. Как мы видели, в идеале она должна была распространиться на все население, но всех подмять пока была кишка тонка, и поначалу ее наложили на тех же «буржуев». Каждому из них предписывалось носить при себе рабочую книжку под страхом кары "по законам военного времени". Началось и создание "трудовых батальонов". По указанию Ленина "в эти батальоны должны быть включены все работоспособные члены буржуазного класса, мужчины и женщины, под надзором красногвардейцев. Сопротивляющихся — расстреливать".

Ну а против всех попыток сопротивления и недовольства большевизм сразу же после прихода к власти развязал террор. В декабре была создана пресловутая ВЧК, а постановлением Совнаркома от 19. 12. 17 г. выведена из-под всякого юридического контроля. Правда, в условиях многопартийности такого разгула, как позже, ЧК позволить себе еще не могла, и расстрелы были немногочисленными, как бы исподтишка. Но уже в феврале 18-го под предлогом германского наступления тормоза начали сниматься, и декрет "Социалистическое отечество в опасности" провозглашал: "Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления".