Государство Печали

Она должна была растрогаться. Плач отца должен был тронуть ее. Но она слишком часто видела его слезы, чтобы это вызывало ее эмоции, кроме смирения и кипящего гнева, который она старалась игнорировать. Он должен был править ими. Из-за Ламентии он был готов завести их на такой темный путь, что Раннон вряд ли от этого восстановился бы.

Печаль знала, что случилось на мосту — все знали — как Харун невольно спас себя, но погубил при этом сына. Порой она ощущала вину за то, что ее жизнь привела к смерти матери, но вина Печали не могла сравниться с Харуном. Совсем.

Его раскаяние било хлыстом по спине королевства. Он старался день и ночь, чтобы оставаться охваченным горем, наказывая себя, превращая все королевство в памятник его потерянной семьи.

В Зале памяти в Летнем дворце под стеклом были вещи Мэла: подарки на день рождения, которые он так и не раскрыл, его первая обувь, одеяло, в которое его укутывали младенцем. Маленький хлыст для езды, книга сказок, которую он так и не научился читать. Гордостью была маленькая корона, словно он родился принцем, а не просто сыном канцлера. Она была такой маленькой, что Печаль могла бы носить ее как браслет, если бы забрала. Может, однажды она так и сделает. И сравняет Зал памяти с землей.

Печаль порой ненавидела брата. А порой завидовала ему.

Печаль смотрела, как отец рыдает, ждала, пока он согнется, содрогаясь от всхлипов, и тогда вытащила флакон платья. Сонное зелье, но оно удерживало его от порошка, что управлял им. Зелье было для нее — она плохо спала — но Печаль припасала зелье для таких случаев, когда нужно было разбираться с Харуном. Она добавила пару капель в стакан с водой и протянула его отцу.

— Немного, — сказала она, приподняв его за плечо. — За него.

— Он был лучшим, — сказал канцлер. — Это была моя вина. Моя гордость… Моя вина.

— Пей, — сказала она, не слушая его. Она уже много раз это слышала.

Он открыл рот и позволил ей налить воды на его язык.

Его желудок был пустым, а тело было слабым, так что зелье подействовало быстро, его веки трепетали, и Печаль подняла его на ноги, обвила руками, повела к кровати. Она опустила его, перекатила на спину.

Он посмотрел на нее, глаза на миг стали ясными.

— Почему ты не плачешь за него? — спросил он.

Его глаза закрылись, дыхание смягчилось, и он был без сознания.

Печаль выпрямилась, осмотрела комнату в портретах брата. Мэл в возрасте года, двух и трех лет, нарисованный с натуры. А потом в возрасте четырех, пяти, шести, семи и так до двадцати. Мэл как золотой ребенок, потом юноша. Мэл как сияющий молодой человек с сильной челюстью и надменным взглядом.

В отличие от его сестры, нарисованный Мэл не выглядел плохо: у него не было пятен, его волосы не были грязными. Каждый год заказывали новый портрет, представляя, как бы он выглядел, если бы был живым, и он всегда был прекрасным. Канцлер должен был завтра открыть новый, когда они вернутся от моста, и Печаль этого боялась.

Она поняла, что если Харун без сознания от ее руки, Шарон скажет ей вести ужин поминовения этим вечером. А там будут люди из Раннона, из Йеденвата, распорядители, надзиратели, хозяева земли, и они будут ждать, что она поведет их.

Что-то в ней дрогнуло, она словно смотрела вниз с большой высоты. Если завтра Харун будет не в состоянии, то она будет вести церемонию, стоять на мосту перед людьми, говорить. Потому что больше некому. Никого не осталось.

Несмотря на жару, она дрожала, посмотрела на портрет Мэла с прошлого года. Он был в рубашке с высоким воротником, скрывающим пятно в виде полумесяца на его шее, волосы были на оттенок светлее, чем у нее, ниспадали на плечи. Печаль коснулась своей растрепанной косы, нарисованный Мэл смотрел с обвинением.

У Печали не было портрета. Никто не рисовал ее.

— Почему я не плачу? Потому что я его не знала, — тихо сказала Печаль, оставляя канцлера спать. — Для меня он всегда был мертв. А я жива. Я хочу жить. Не скорбеть. И не править. Я хочу жить.

4 Важен только Раннон

Шесть часов спустя, одетая в тяжелое шелковое траурное платье, что липло к коже, с гвоздиками с ониксом в ее ушах, с заплетенными в корону волосами на голове, Печаль сидела на платформе в банкетном зале. Хотя места рядом с ней были накрыты, тарелки и утварь тускло блестели, стулья были пустыми.

Она всегда ощущала себя уязвимой, когда сидела во главе комнаты, ведь ее все видели, справа и слева было пусто, и она оставалась в центре как мишень. Вскоре все повернутся к ней, и ей придется произносить молитвы для Мэла, от этого ее кожу покалывало, она натягивалась на костях. Она знала слова. Звезды, все в комнате знали слова. Но она впервые будет говорить их. Играть эту роль. Этого хватало, чтобы она потянулась к стакану.