Государыня

   — А вот тут, Микола Ангелов, я пойду тебе встречь, — азартно сверкая глазами, заявил великий князь. — Глубокую благодарность я выражаю своей матушке Софье Фоминишне за то, что она всю минувшую историю Руси знала назубок и донесла всё до меня, как если бы жила в ту пору.

   — Прости, государь. Я того не знал за Софьей Фоминишной. — Ангелов поклонился государю и, увидев скамью, обитую бархатом, сел на неё. — Потому вместе с тобой благодарю твою матушку, что она донесла до тебя старину. Скажу одно: она питалась наукой своего прапрапредка императора Константина Багрянородного, который сочинил труд по истории Киевской Руси.

   — Всё истинно так. Матушка о том мне поясняла. Она же знала деяния всех великих князей близкого нам времени. Многих, от Ивана Калиты, она называла собирателями русской земли. Да вещала… — Князь подошёл к Миколе, сел рядом и начал говорить шёпотом: — Да вещала о том, что на мне прервётся род собирателей Рюрикова корня. Как она меня озадачила! С чего бы это?

Великий князь посмотрел на Соломонию, сидевшую далеко от него и вышивавшую парсуну [30] шёлковой и золотой нитями. Это была самая красивая россиянка из пятисот невест, из которых Василий выбрал единственную. Он продолжал шептать:

   — Всем взяла Соломония, и красой, и нравом, только вот второй год в супружестве, а никак не понесёт. Кто виноват? Знает ли о том Господь Бог? А может быть, ты знаешь, добрый человек? Ну, скажи, скажи!

   — Рано о том стенать, государь–батюшка, — как-то очень строго ответил Микола. — У тебя вся жизнь впереди.

   — Верно, верно, — опомнился Василий, устыдясь своего откровения, как всплеска в омуте.

Этому всплеску всё-таки была причина. Он перед тем вспомнил о сестре Елене и о том, что после десяти лет супружества она была бездетна. Почему? Василий не спросил у Ангелова о том, дабы не иметь полного срама, и задал вопрос, на который получил бы ответ:

   — Ты, Божий человек, скажи мне вот о чём. Всего три года назад ты побывал в Кракове, видел, поди, Сигизмунда. Каков он? И что о принце думают поляки? Ведь Александр-то бездетен.

   — Посильно мне ответить на твой вопрос, батюшка-государь. Я видел принца. Лик его впечатляет, и умом Бог не обидел. Вырос он в Кракове, и поляки питают надежды на него при новом разделении Польши и Литвы. Про Александра скажу мало. В Кракове за ним стоит жиденькая толпа поляков и чуть побольше литовцев. Судят его люди за то, что питию зелья хмельного подвержен.

   — А о нраве Сигизмунда что скажешь? Всё поведанное тобой для меня полезно.

   — О, Господи, — вздохнул Ангелов. — Никому не советую связываться с этим драчливым человеком. Он весь в своего батюшку Казимира: высокомерен и заносчив. Очень не любит православных христиан. Дай ему волю, он всех бы россиян вогнал в католичество.

Возникла тишина. Микола Ангелов откинул голову к стене, закрыл глаза, и у него мелькнула мысль: «Ну вот, гонцы уже в Кремле, они несут весть об исходе жития Александра».

Наступила полночь, и в это время в покое появился дворецкий Иван Мансуров.

   — Батюшка–государь, прибыли из Кракова послы. Вести величают неотложными.

Василий посмотрел на Миколу Ангелова, покачал головой: дескать, ну и ну, — сказал Мансурову:

   — Веди их сюда. Да скажи слугам, чтобы принесли медовухи и брашно [31].

Мансуров поклонился и ушёл. Прошло совсем немного времени, как следом за Мансуровым вошли Карп и Глеб, а за ними слуги с подносами. Гонцы приблизились к великому князю, опустились на колени, и Глеб повёл речь:

   — Государь–батюшка, присланы мы в Москву по воле королевы польской и великой княгини литовской Елены Ивановны. Велено нам сказать, что двадцатого августа сего года она овдовела, потому как муж её преставился от не известной никому причины.

   — Царство ему Небесное, королю польскому и великому князю литовскому Александру Казимировичу. — Государь перекрестился и спросил: — И что же, держава сиротствует?

   — Да, государь–батюшка, потому как матушку Елену так и не венчали быть королевой.

   — Что сказал сейм, кому быть королём?

   — Мы уехали в день похорон короля, и о сейме ещё не было речи.

   — Что ещё вам велела передать моя сестра?

   — Сказано было государыней, что королём в Польше быть брату Александра, принцу Сигизмунду. Он в чести у вельмож Польши. Ещё государыня сказала, что как только Сигизмунд поднимется на престол, так пойдёт войной на Русь, отнимать взятые у Литвы земли. Нам же велено возвращаться в Вильно.

   — Встаньте, — проговорил Василий. Глеб и Карп встали. — Боярин Иван, налей-ка им медовухи за исправную службу. Накорми и отведи в людскую.

Некоторое время Василий Иванович сидел молча, сосредоточенно думая обо всём, что произошло в Польше. В эти мгновения он был похож на своего деда по матери, властителя Пелопоннеса Фому Палеолога, прозванного в народе Деспотом: греческий суровый профиль, высокий лоб, крупный нос с малой горбинкой, под ровно подстриженной бородой чувствовался крутой подбородок. Нрав у Василия от деда Фомы. Он отважно шёл встречь даже отцу. Было же, когда тот хотел женить его на иноземке. Он выстоял в этом деле, сказав, что ему нужна русская государыня.