Государыня пустыня

Какое же это благородное дело — ирригация, искусственное орошение пустынных земель, куда человек приходит не с ядовитыми отходами фабрик, отравляющими реки, не с дымом, коптящим небо, а вот с этими соловьями, жаворонками, тополями, цветами, журчанием воды! И созданный им «искусственный мир» становится свежим и прекрасным, солнце, земля и вода в благодарность приносят такие дары, какие не в силах дать самая щедрая первозданная природа.

Рассвет в оазисе

Будто лишь деревья, а не люди
В тесных двориках живут.
Против шерсти гладя, ветер будит
Сонных птиц и темную листву.

1961 г., ПОЛЕНОВО — ШЕРЕМЕТЬЕВО

ПИСЬМО НЕПРОХОДИМЫХ КОЛЮЧИХ ЗАРОСЛЕЙ

Из Куддуса Мухаммади

Мы, заросли колючие,
Дремучие,
Трескучие,
К вам, люди, обращаемся
Вот по какому случаю.

Мы всей своею чащей

Сгораем от стыда,
Что жизни настоящей
Не знали никогда.

К нам птице не летится

И даже комару.
На ветки к нам садится
Одна лишь пыль в жару.

У жизни на задворках

Мы чахнем день за днем.
Ни сладких и ни горьких
Плодов мы не даем.

У каждого растенья

Обязанность своя.
Завидуем сирени,
Что прячет соловья.

А яблони? А вишни?

А розы, как заря?
И даже никудышный
Камыш растет не зря.

Пускаясь на уловки,

Сосед наш продувной
Умеет быть циновкой,
И крышей, и стеной.

Прославленному хлопку

Повсюду благодать.
А нас и на растопку
Никто не хочет брать.

Мы жаждем жить иначе.

Привейте к нам сирень
Иль ветки карагача,
Чтоб мы давали тень.

Мы жаждем быть пшеницей,

А нет — так ячменем.
Пуды зерна сторицей
Мы осенью вернем.

И если жизнь подарят

Нам люди в добрый час,
Пусть жарят нас и варят
И масло жмут из нас!

А вдруг в котле для плова

Заставят нас кипеть?
Ну что же, мы готовы,
Согласны потерпеть.

Согласны быть листвою,

Что гложет шелкопряд,
Согласны быть травою,
Пусть овцы нас едят!

Быть бревнами согласны

(Пили, строгай, скобли!),
Лишь только б не напрасно
На свете мы росли!

МЕЧ В ЗОЛОТЫХ НОЖНАХ

Глава первая

1

Два с лишним месяца я провел на кладбище, переходя из могилы в могилу.

На моей командировке необычные пометки: «Прибыл на могильник Тагискен», «Убыл из могильника Тагискен». Вторая пометка звучит как-то приятнее.

Вместе с нами «убыли» оттуда несколько баулов с надписью «Антропология», набитые человеческими костями и черепами. И еще один, очень тяжелый, с надписью «Алтари». Алтари и человеческие кости мы сдали в багаж на станции Кзыл-Орда.

Самые дорогие находки взяли с собой. Очень длинный ящик (мы несли его втроем) с надписью «Осторожно! Меч!». Второй ящик поменьше, но куда тяжелей, с надписью «Колчан». И еще зеленый баул, украшенный этикеткой «Тагискен — 1962. Индивидуальные находки» — совсем легкий. Сверху донизу он был аккуратно заполнен кондитерскими изделиями: «Печенье с сыром», «Соломка к чаю», «Рахат-лукум» и множеством спичечных коробков. Раскрыв все эти коробки, вы увидели бы там вместо сластей и спичек такие вещи, как железные и бронзовые ножи, бирюзовые и стеклянные бусы, бронзовые удила, наконечники стрел, бляхи самых разнообразных форм и размеров, золотую сережку, золотые фигурки львов и антилоп — словом, много всякой всячины.

Длинный узкий ящик, в котором покоился меч, оказался негабаритным грузом. Проводница грудью встала против меча, защищая от него вход в вагон.

— Поймите же, это уникальное произведение древнего искусства! Величайшая музейная ценность! Пятый век до нашей эры! Народное достояние! Такого меча нет нигде в мире! — кричали мы.

Краем глаза успеваю заметить, что к нашему хору присоединился офицер пограничных войск. Первый за две с половиной тысячи лет военный, принявший участие в судьбе древнего меча.