Государыня

Вернувшись к вечеру на своё подворье, князь Михаил увидел, что к нему пожаловали новые гости, и по виду воинов и экипажей догадался, что это желанные гости из Москвы. Он не ошибся. Великий князь Василий поспешил‑таки откликнуться на просьбу князя Глинского о помощи и прислал для начала многоопытного в посольских делах дьяка Никиту Губу Моклакова. Этот умный, образованный дьяк всегда имел успех. Он и на этот раз прибыл с особым поручением государя всея Руси. Крепкий, сухощавый, с тёмно–серыми проницательными глазами дьяк смотрел на подошедшего к нему князя Глинского оценивающе: можно ли на него положиться в столь ответственном и огромном деле, на какое он замахнулся? Отвесив Глинскому лёгкий поклон, он сказал:

   — Государь всея Руси Василий Иоаннович прислал к тебе, князь Михаил Львович, дьяка Никиту Моклакова с благословением на великий труд, и я должен передать тебе то благословение.

   — Спасибо государю всея Руси, — ответил князь Михаил и позвал дьяка: — Милости просим в палаты.

Дьяк Никита шёл рядом с князем и думал, начать ли ему беседу сей же час или вести разговор по заведённому им обряду. Как сказывали о дьяке Моклакове, он приезжал к государям со своим уставом, хотя хорошо знал, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Прибывая куда‑либо, Никита требовал истопить баню, долго мылся, парился, пил ковшами квас, позже сидел за трапезой до упоения, а уж потом начинал деловые речи, случалось, через сутки после приезда. На сей раз дьяк изменил себе: событие было особое. Когда князь Глинский привёл его в залу для приёмов, где слуги накрывали стол, он сказал:

   — Пока они тут суетятся, — кивнул он на слуг, — мы с тобой, светлейший, к делу приступим.

Никита уселся на скамью, обитую сукном, и пригласил хозяина.

   — Слушаю тебя, дьяк Никита Губа, — опустившись рядом, произнёс князь.

   — Внимай, светлейший. Провожая меня, государь всея Руси наказал сердечно тебя поблагодарить за радение к отечеству, что я и повторяю. Ещё сказал, что готов немедленно слать на помощь тебе войско. Однако войско он может прислать только при одном условии.

   — И какое же это условие? — спросил Глинский.

   — А сам ты, светлейший, не догадываешься?

   — Догадываюсь и знаю, что ждёт от меня государь. Да ты, дьяк Никита, подтверди моё.

   — Подтверждаю: государь всея Руси предлагает и просит тебя перейти на русскую службу. В таком разе, при согласии, он немедленно высылает войско.

   — Умён молодой государь, ничего не скажешь. Хорошо, дьяк Никита, я согласен пойти на службу к государю всея Руси. Но скажи, что останется мне, кроме службы? Я хотя и пребываю в нелюбезной мне Польше, но ничем не скован и хомута на шее нет.

   — Потом подумал молодой государь. Сказал так: «И помощь окажу в защите земель, и все города, кои князь Глинский отберёт у Сигизмунда, за ним останутся». Это ли не признание твоих заслуг перед великой Русью?

   — Что и нужно мне было услышать. Спасибо, посол Никита Моклаков. Теперь и за рейнское можно сесть.

   — Так ведь грамота при мне, — придержал князя Никита, и, достав из нагрудной кожаной сумы свиток, развернул его. — Вот, княже светлейший, прочти и крестное целование сверши.

Михаил взял целовальную грамоту, прочитал её и вернул Никите.

   — Я‑то готов исполнить обряд, токмо за спиной у меня три брата стоят.

   — Да и пусть стоят молодцы. Сие не поруха старшему.

   — Не скажи, дьяк Никита. Ты моих братьев не знаешь. Каждый из них — голова, как же без них? Они, однако, в походе — вот незадача.

Дьяк встал с лавки, нацелил пронзительные глаза на Михаила и промолвил, словно уличил в чём‑то:

   — Ой, княже светлейший, сомнения в тебе какие‑то проросли, так ты их отбрось. Ни тебе, ни мне ждать твоих братьев нет резону. Нам всякий потерянный день смерти подобен. Чем раньше грамоту доставлю, тем скорее войско придёт. Я уж и то свой устав нарушил, в баню допрежь дел не сходил после недельного пути, сном пренебрёг.

Слушая Никиту, князь ни на мгновение не отвёл от него глаза, и дьяк понял, что убедил князя, что он сам понимает всю важность стремительного движения. Как только Никита завершил своё горячее увещевание, Глинский ответил:

   — Допёк ты меня, дьяк Никита, всё нутро прожарил. Пусть так и будет, рублю дерево до конца, дабы на мою голову не упало. Согласен я идти на русскую службу. Душу она мне согреет пуще польской.

За столом перед тем, как выпить хлебной водки — вино дьяк не стал пить — князь Глинский поцеловал грамоту и закрепил целование подписью. За то и выпили по кубку. Спрятав грамоту, Никита попросил князя:

   — Дай мне место, светлейший, соснуть немного, маету сбросить до первых петухов.

   — А ты поешь, тебе и постель будет готова.

Никита Моклаков укатил из Турова спустя четыре

часа, так и не помывшись в бане. Спешил не зря, радовался: экий кусище земли вернётся под Русь, самой Литвы больше. А если бы братьев ждал? Они присягнули на верность русскому государю лишь в мае 1508 года.