Готфрид Келлер

«Этот соблазнитель, этот лжепророк заставил-таки меня попасть впросак. Он рисует мир со всех сторон, очень цельно и правдиво, таким, каков он есть, — но только таким, каким он бывает в цельных людях, которые и в хорошем, и в дурном исполняют ремесло, предназначенное им жизнью, осуществляют свои склонности вполне и весьма характерно, и при этом прозрачны, как кристалл чистейшей воды, каждый в своем роде. Выходит так: скверные писаки, понимая и рисуя мир посредственности и бесцветной половинчатости, тем самым сбивают с толку слабые головы, наполняя их тысячью ничтожных заблуждений; а этот берет мир цельный и в своем роде завершенный, то есть такой, каким он должен, быть, и тем самым сбивает с толку умные головы, которые рассчитывают увидеть и найти в мире эту настоящую жизнь. Есть она на свете, да только не там, где мы находимся, и не в то время, когда мы живем! Есть еще немало на свете отчаянных, дурных женщин, но они не бродят по ночам, как прекрасная Леди Макбет, не потирают так страшно свои маленькие руки. Отравительницы, с которыми мы сталкиваемся, только дерзки и вероломны и пишут еще свои воспоминания да открывают торговлю старьем, когда отсидят свой срок… Вот — кровавый человек без демонического и в то же время столь человеческого мужества Макбета, а там — Ричард Третий без его остроумия и красноречия… Наши Шейлоки рады бы вырезать у нас кусочек мяса, но никогда не рискнут наличностью для достижения этой цели, и наши венецианские купцы подвергаются опасности не из-за веселого друга, у которого нет ни гроша за душой, а из-за самых простых мошенничеств с акциями; при этом они и не думают держать такие прекрасные меланхолические речи, а имеют самый дурацкий вид. Но в сущности, как мы говорили, все такие люди есть на свете, только они не собираются так мило все вместе, как в этих стихах, никогда цельный негодяй не сталкивается с цельным порядочным человеком, а полный дурак — с безусловным умным весельчаком, так что дело не доходит ни до настоящей трагедии, ни до хорошей комедии».

Реализм для Келлера — это исчерпывающая полнота жизни, ее внутреннее движение, развернувшееся во всю ширь до трагического или комического завершения. В своих народно-демократических принципах он находил верный масштаб дли правдивого и ложного, высокого и низкого в человеке. Эпически полное развитие действия и характеров влечет за собой в его произведениях разоблачение всего пустого, фальшивого и утверждает все ценные человеческие свойства. Он изображал настоящую жизнь, свободно развивающую свою чистую внутреннюю диалектику.

Келлер учился у Шекспира глубокому пониманию той роли, которая принадлежит случаю в жизни и литературе. Келлер-писатель использует случай как исходный момент и затем преодолевает его чисто случайный характер путем исчерпывающей поэтической характеристики людей; в результате, случайное становится поводом, позволяющим раскрыть сущность человека.

Келлер — ученик Шекспира и в том, что с беспощадной правдой вскрывает в людях все доброе и злое, все смешное и трагическое.

У Конрада Фердинанда Мейера, современника Келлера, была любовь к изображению ужасных или грубых сцен; Келлер чувствовал глубокую антипатию к такой грубости. Он хотел объективно изобразить, как победоносно шагает жизнь через головы трагически запутавшихся или комически самоуверенных индивидов. И основа этого жизнепонимания — принцип примитивной демократии, по-шекспировски идеализированной в гуманистическом духе: жизнь состоит из существенных и ярких явлений, из великих сил, сталкивающихся между собой.

Реализм Келлера, таким образом, отнюдь но идентичен простому пересказу того, что поддается в жизни непосредственно восприятию. Келлер любил жизнь, но эта любовь некогда не была у него слепой, некритичной, никогда не была простым прославлением существующего, в частности — любимой им швейцарской демократии.

«Швейцарский утопизм» Келлера заключался только в том, что он видел в современной Швейцарии силы, способные преодолеть изнутри начавшееся разложение демократии. Но он также ясно видел (и с беспощадным реализмом изображал) социальные опасности, уродливые черты в политической и моральной жизни своей страны. Его уважение к буржуазной добродетели в общественной жизни никогда не переходило в законопослушание или добродетельно-мещанское самолюбование; Келлер развивал просветительную этику, и в его произведениях контраст добродетели — это не преступление, нарушающее законы, а моральная низость, ложь, лицемерие, самообман и т. д.