Готический ангел

– Руки? У меня крем есть, просто чудо, эффект сказочный, прямо мажешь, и все, на глазах заживает. – Динка вздохнула с явным облегчением. – А я уже испугалась.

– Чего?

– Как чего? Что рассердится, выпрет тебя вон, и тогда… нет, ну Вась, сама подумай, если ты с чокнутыми детками возишься, то хочешь не хочешь, а в башку дурные мысли полезут, а вдруг и сама, как они, с приветом? – Льдинка, приставив палец к виску, выразительно покрутила. – Я-то знаю, что ты нормальная, ну почти, а вообще, он, конечно, мужик.

– Кто? – Я села на Динкину кровать, спрятав руки в подмышки.

– Ижицын. – Льдинка плюхнулась в кресло, подобрала с пола шаль и, накинув на плечи, расправила складочки. – Без вопросов и в три минуты врача сообразил, лучшего в городе, между прочим, я-то знаю, к нему за просто так не подойдешь, а Ижицын свистнул, и пожалуйста, Давид Петрович уже тут, а в больнице и палата готова, и бригада нянек. Не, Вась, держись ты его, точно не пропадешь, я тебе как эксперт говорю… Ну че ты кривишься, ну подумаешь, с физиономии малек не вышел, так не всем же красавцами жить. На себя-то глянь… и не обижайся.

Не обижаюсь, на Динку-Льдинку обижаться бесполезно, у нее свой взгляд на мир. А у меня руки болят, она крем обещала.

– А мамаша у этой дурочки твоей – ну чисто курица, квохчет и квохчет… ах Юлечка, ох Юлечка. – Динка скривилась. – Что ж она наделала… котеночка забрать, а то Юлечка расстроится… драть эту Юлечку надо, чтоб три дня на задницу сесть не могла.

А Динку нужно писать в цвете, непременно, берлинская лазурь, ультрамарин, белила титановые и немного жженой охры, капля, чтоб не нарушить, но оттенить, выделить льдисто-синюю доминанту.

– Чего ты так смотришь? Правду ведь говорю…

Правду, все вокруг говорят правду, только почему-то у всех она разная, какой же тогда верить? Не знаю. Но стало как-то неприятно и душно, уйти захотелось, убежать.

– Дин, ты извини, я работать пойду, я… я кое-что хотела сделать. Сегодня. Не хочу откладывать, ты ж знаешь…

– Знаю. – Динка зевнула. – Снова убегаешь. Ну и дура. Сказочная дура.

Ижицын С.Д. Дневник

Сегодня два события: случайная встреча с Натальей на кладбище обернулась чудеснейшим образом, там словно бы исчезла незримая стена, стоявшая между нами в последние месяцы. Чудится в этом добрый знак, хотя я и не суеверен. Второе же событие менее приятно – мне кажется, что в мои бумаги заглядывал посторонний человек. Не знаю, сколь правдиво, но подозреваю О.

Василиса

И на этом обо мне забыли. До следующего дня, когда на Динкин телефон позвонил Колька:

– Привет, рыжая-бесстыжая, где тебя черти носят? Неужто любовника завела? Я тут стою под дверьми, мерзну… дождь, между прочим, идет. И времени в обрез.

Колька! Я совершенно забыла про Кольку! Он специально приехал… а я… я продала картины, и теперь получается, что ехал Колька зря.

Он обрадуется, узнав, что не нужно больше быть вежливым и милосердным, покупая мою мазню, не нужно больше заботиться о бывшей любовнице и почти что невесте, которой в кои-то веки повезло. И в ресторан я пойду с легкой душой, и может быть, тоже выпью терпкого красного вина с привкусом корицы и черной смородины.

И впервые не стану думать о картинах в багажнике.

– Прости, пожалуйста, я скоро приеду! Только не уезжай! – Мне вдруг так захотелось поделиться радостью именно с ним, с человеком, который меня поддерживал, пусть и не любил, как прежде.

– Дура, – заявила Динка, отбирая телефон. – Если ты к нему поедешь, будешь полной дурой!

Наверное, она права, но как мне бросить Кольку? Он же специально ради меня ехал. И ждал. И мерз.

– Я замерз, – капризно заявил Колька, сунув мне розу, грустную, подмерзшую и укутанную в прозрачный целлофановый саван. – Ты б хоть предупредила! А в кафешке вашей не чай – дерьмо полное.

– Прости, – поднявшись на цыпочки, я поцеловала Кольку. Сама. Пусть и в щеку, в знакомую, родную, колючую щеку. А Колька отстранился.

– Ты прости, Васёнок, я ненадолго…

– Но ведь зайдешь?

– Зайду.

Разуваться не стал, раздеваться тоже, только куртку расстегнул. Спешит, значит… куда? Или точнее было бы спросить: к кому? Когда-то Колька спешил ко мне, когда-то у нас была любовь, и мне завидовали. Красив, галантен и талантлив ко всему… роковой брюнет из дамских романов, непременно благородный и обязательно страстный.

– Ну? – Костик оглянулся. – Где?

– Я здесь. Чай будешь? – не хочу отпускать. Всякий раз, когда его вижу, то, что много лет назад умерло и истлело под грузом иных воспоминаний, вдруг просыпается.