Готический ангел

– Да я и знаю не так чтобы много. Москвич, но приехал в девяностых, до этого во Франции обретался, хотя вроде как потомственный русский… от революции сбежали. Вроде как граф настоящий. Не знаю, какой из него граф, но в деле своего не упустит, хватка мертвая. Я Игорю предлагал встретиться с ним, договориться полюбовно, чтоб, значит, территорию поделить, чего ему в Москве не сиделось-то? Игорь не захотел, Игорь был уверен, что ничего-то Ижицыну не светит, тут-то наша территория.

– Скажите, а такая фамилия, Святины, ни о чем не говорит? Ольга Викторовна Святина или Людмила Святина?

– Ольга Викторовна? – Градовский задумался, складочки на лбу поползли вверх и замерли, добравшись до линии коротко стриженных темных волос. – Святина… Олечка! Ну конечно, Олечка Святина, супруга Льва Михайловича!

Морщинки исчезли, лоб разгладился, а губы расползлись в довольной (ну конечно, вспомнил) улыбке.

– Простите, но знакомство шапочное, супруга-то получше знаю, а с нею пересекались пару раз, ужины там, презентации… город-то небольшой. А зачем вам Олечка?

– А супруг ее кто? – Вопрос Матвей решил проигнорировать.

– Лев Михайлович? Ну так он городским строительством ведает, можно так сказать, без его благословения тут и будку не возведут.

– Очень интересно.

– Въедливый, паразит, – поделился Градовский и, доставши из кармана пуговицу, принялся вертеть ее в руках. – И жадный, но при всем этом человек в высшей степени деловой, слово держит.

Интересно. Держит, значит. А станет ли держать, если с его дочерью вдруг приключится какая неприятность? Вот незадача. А Матвей вчера весь вечер голову ломал, где эту фамилию слышал – Святин. Выходит, что из газет, с экрана телевизора, когда тот доводилось включать. На экране Святин – толстый, солидный и благообразный – твердил о перспективах развития строительной промышленности и еще о чем-то столь же важном и насущном. Правда, тогда это не было ни важным, ни насущным, вот Матвей и не прислушивался.

Зря, выходит.

Юлька

Утро выдалось морозным, почти зимним. С солнцем, от которого приходилось жмуриться, потому что все вокруг плыло в ярком желтом свете, с белым инеем на высаженных во дворе елочках, с тонким льдом на многочисленных лужах. По нему идти, как по стеклу: наступишь – и треснет, расползется осколками, выпуская темную воду.

Анжелка обходила лужи и белые, нестоптанные пятна снега, шла, расставив локотки в стороны, пытаясь сохранить равновесие на скользкой дороге.

– Юль, ну погоди, я так быстро не могу! – Она обиженно надулась. – Дай руку.

Юлька дала.

– Мамка сказала, чтоб я за тобой приглядывала. – Теперь Анжелка шла быстрее, уверенней, правда, рюкзачок то и дело съезжал с плеча на локоть, и она все поправляла, а он снова съезжал, раздражая лаком, глянцем и своим игрушечно-бестолковым видом. – Что, типа, тебе надо вести себя тихо. Ты это… может, тогда с Витьком не задирайся, а? Ну его… и вообще я его больше не люблю.

Вот так-то, раз – и не люблю, просто у нее все. Была любовь и прошла, за пару дней всего, а ведь так не бывает, ведь если по-настоящему, то навсегда, на всю жизнь и даже после… Та, которую Дух любил, она ведь тоже, как Анжелка, забыла. Юлька вот никогда бы… и никогда не сделает, и если уйдет, то чтобы к нему, чтобы вместе, чтобы навсегда вместе.

Неприятности начались почти сразу. На последней парте, вытянув ноги поперек прохода, сидел Витек.

– О, привет неформалам!

Отвечать Юлька не стала, ну его, урода, только настроение своей мордой портит.

– Эй, Юлек, чего молчишь? Игнорируешь? – Витек поднялся нарочито медленно, как в кино, руки в карманы, локти в стороны, подбородок вверх, заголяя шею. – Тебе че, западло со мною поздороваться?

– Западло. А будешь выкобениваться, в рыло дам. Еще вопросы? – Юлька бросила рюкзак на пол. Было немного не по себе, не потому, что Витек страшный – урод он и слабак на самом деле, но ввяжись в разборку, и классуха моментально папаше донесет, а тот…

– Гордая, ага… – Витек отступил. – Ну гляди, гордая, я ж по-доброму хотел, как с человеком.

– Зря ты, – тихо сказала Милочка, когда Витек отошел. – Он же безбашенный совсем… еще придумает какую пакость.

– Ничего. Слушай, ты по физике поняла?

Милочка, скривившись, замотала головой: не поняла, значит. Ну да чего с нее ждать, мозгами Милочка не блещет, зато папаша крутой, и мамаша в ней души не чает, и вообще она на Анжелку похожа – такая же упакованная и безмозглая, хотя невредная.

– Слушай. – Милочка, наклонившись, зашептала на ухо. – А правда, что ты… что ночью на кладбище пошла, да?

Горячие слова нестерпимо воняли мятой, хотелось отодвинуться, стряхнуть узкую лапку с рукава, но ведь обидится, а кроме Милочки, с Юлькой и так почти никто не разговаривает.

– Правда.

– А зачем? Нет, ну круто, конечно, что ты вся такая… ну такая, ну… – Милочкины глаза блестели, на камушки похожи, синие, переливчатые и холодные. – Но страшно ведь.