Готика

Шелли и я — некоторое время между нами была любовная связь — всячески хотели избежать пуританской притворной щепетильности Англии и самих англичан. Надоедали и настоятельные требования близоруких кредиторов, которые беспокоили его, преследуя как охотничьи собаки. Не последним фактором было стремление освободиться из пут его непостижимого брака с Хэрриет Вестбрук. Она заставила его совершить церемонию, которую он мог воспринимать лишь с отвращением, поскольку идеалом Шелли была община близких духом — по образцу Новой Гармонии в Индиапоне или Обристона в Шотландии — радикальная утопия близости умов, душ и тел, мужчин и женщин, свободных от христианских пут брака. К ним присоединился Хогг, затем госпожа Хитченер, а после и сестра Хэрриет Эльза. Шелли верил в порядок «свободной любви». Но, натурально, христианка в душе Хэрриет взял верх, и она оказалась неспособной примириться с еретиком Шелли. Постепенно и неотвратимо дело шло к разрыву. Как раз тогда Шелли увлекся идеалистической философией моего милого отца («Следопыт», «Политическая справедливость» и др.). Мы встретились и полюбили друг друга. Он оказался тем прекрасным Принцем, который освободил Золушку из рук мачехи. И в тот момент, когда Шелли, возможно, еще думал о своей общине «свободных мыслителей», нас увлекла за собой Клер к «Байрону… Байрону… Байрону…», как напевала она, пылая страстью.

После непродолжительной остановки в отеле Англетер в Сешероне, где Клер обнаружила в регистрационном журнале (столетнем, между прочим) подпись Байрона, поставленную несколько недель назад, мы отправились дальше. Чудесный вид горного массива Монблан сменился темным и душным островом Джура. Мы сняли не претенциозный, но уютный двухэтажный особняк в винограднике Монтелегр, мы назвали его беседкой «Шампань». Располагался он недалеко от виллы Байрона Диодати, что под Женевой.

К тому времени, когда Шелли купил парусную шлюпку (первую шлюпку с килем на озере Лак-Леман), мы лишь мельком осмотрели мощеные булыжником улочки и дворики городка и едва ознакомились с дивным озером. Быстро сплавили нашего пятимесячного голубоглазого Вильяма швейцарской сиделке Эльзе, он и Клер поднимали паруса и паковали мешки, весело хихикая один громче другого. Оба не обращали внимания на серые пятна темнеющих облаков и пронзительный свежий бриз, подувший с озера.

Когда на мгновение солнце скрылось в облаках, я взглянула вверх. Облака превращались в тучи. На поверхности озера танцевали желтые блики тускнеющего солнца.

— Началось, — сказала я, хотя знала, что мои слова не будут услышаны.

Когда мы спускались на воду, я знала, что отсутствие яликов, гребных шлюпов и туристических суденышек, обычно в изобилии покрывавших поверхность озера, не предвещает ничего хорошего. Маленьких бакланов, так похожих на чаек, которых всегда кружилось над водой очень много, тоже не было видно. Это укрепляло во мне веру, что определенные существа имеют инстинктивную способность предчувствовать опасность, типа инстинкта миграции.

Озеро постепенно покрывалось рябью. Зеркало воды выбрасывало маленькие язычки, словно играя. Шлюпка стала медленно, будто нехотя разворачиваться, выписывая какую-то сложную геометрическую фигуру. Шелли пришлось приспустить парус, чтобы стегающий ветер не опрокинул нас. Однако мои спутники выглядели, как возбужденные новой игрушкой дети, и не осознавали угрозы для нашей жизни.

Я напрягла голосовые связки сильнее, чем требовалось, чтобы перекричать ветер:

— Если мы не поостережемся, мы попадем в шторм!

— Мэри, Мэри, — заблеяла Клер, — боится маленького дождика!

— Просто водная могила, — засмеялся Шелли, откидывая назад свои бронзово-рыжие спутанные волосы.

— Не волнуйся. Мы будем на месте до шторма! — его долговязое тело неуклюже скользнуло вокруг мачты, он наклонился за веслами. Под тонкой рубашкой без воротника выделялись сильные мышцы спины. Он был высоким мужчиной, и иногда выглядел нежным и хрупким, но сейчас была видна сила, скрывающаяся в его большом теле. Все части тела работали слаженно — вот в чем он черпал силу.

А Клер, где она черпала силу? Ее у Клер не было вовсе. Восемнадцать лет, а такой ребенок. Я была старше всего на год, но уже прочла Овидия, Горация и Катулла, за что, впрочем, Клер меня дразнила. Сама она читала и писала только любовные письма. Достаточно было посмотреть на ее черные как смоль волосы, падающие игривыми локонами на плечи, округлое ангельское лицо с вздернутым носиком и пухлыми губками, ее узкое газовое платье, подчеркивающее все достоинства фигуры, чтобы понять, что в мужчинах она ценит отнюдь не философские мысли, и страстное желание наполняет ее грудь совсем не жаждой познания. И к Байрону ее притягивало нечто иное, чем «Чарльз Гарольд» и «Абидосская невеста».

Должно быть, она уловила в неодобрительном выражении моего лица беспокойство из-за погоды.