Готика

На кухне Клер уже не было, только эхом звучали аккорды похоронного марша. Остатки пищи на столе, все еще усеянные мухами, теперь испускали ядовито-гнилостные запахи. Нашими единственными союзниками были догорающие огоньки. Испуганные нашим внезапным вторжением муравьи тоненькой струйкой заспешили из открытого рта кровавой головы животного, покоящейся в темном углу комнаты. Мой желудок сжался, грозя выплеснуть все содержимое наружу. Я изо всех сил вцепилась пальцами в Шелли. Свечи, которые обычно освещали главные магистрали Диодати, сейчас были либо похищены слугами, либо догорели до конца, и путь в винный подвал был непроглядно темен. Байрон не терял времени. Он вылил посудину с растительным маслом, стоящую подле очага, на тлеющую красноту угольков. В то же мгновение очаг ответил пламенем, взлетевшим на несколько футов. Байрон сорвал с себя рубашку и обмотал ее вокруг рукоятки швабры, оторвав от нее щетку. Затем он окунул получившийся матерчатый тюрбан в бочонок со смолой и вновь поднес его к пламени. Факел немедленно вспыхнул, придавая его потному обнаженному мускулистому телу кроваво-красный оттенок. Байрон держал светильник чуть впереди, словно это был церемониальный сакральный факел и поспешил в винный подвал. Череп указывал путь своими слепыми глазами.

Темная лестница была черна, как смоль. К тому же мокра. Мои мозоли — с тех пор как я переоделась для сна, я была босиком — мои мозоли сильно болели, соприкасаясь с глинистой сыростью. Запах был вовсе не морской, а скорее тот, трудно определяемый аромат сырой почвы, который появляется сразу после дождя. Факел Байрона пылал немного впереди, отражаясь на поверхности стены, за которую я должна была держаться чтобы не подскользнуться. Прозрачная поверхность напоминавшая лед, вызвала во мне воспоминания о кольцах Гадеса. Мы спускались подобно Орфею, но в подземный мир своих собственных душ.

Последняя свеча в миниатюрном подсвечнике на стене представляла собой примитивный сталактит из воска, замороженный капающей смертью.

Единственным звуком теперь была легкая капель, что создавало иллюзию прохождения первого этажа неисследованной пещеры. Так же как и в пещере, тишина и покой были всепоглощающими. Они заставляли живых существ наполняться виной за свое существование… Здесь не билось ни одного сердца, а только легкая капель задавала пугающий ритм. Так же, как и в пещере, где разнообразие камней, известняка, песчаника и химикалий собирается на стенах в течение столетий, давая тупой и примитивный спектр падающему свету, так же и стены, окружающие нас, были ржаво-красного, оранжевого и ярко-зеленого цвета, который мы с удивлением отмечали при свете факела. Краски сменяли друг друга по очереди, отражаясь на поверхности обнаженного тела Байрона и в пылающих глазах Шелли.

Три наши фигуры вошли в темноту улицы между винными полками, Байрон был подобен подкупленному епископу, ведущему объятых ужасом жениха и невесту к алтарю.

Нечто достигло моего слуха. Гром, грохочущий высоко над нами трансформировался камнем в почти неразличимую вибрацию, слишком глухую, чтобы быть воспринятой в качестве звука, но производящую внутри тошнотворное ощущение, словно из комнаты отсасывают воздух.

Дорогу нам пересекла крыса. Мое сердце екнуло, пальцы вцепились в рубашку Шелли, когда он шикнул на эту тварь, чтобы испугать ее. Крыса остановилась, совершенно невозмутимо посмотрела на нас, двигая усатым носиком, затем побежала к своим друзьям. Теперь я слышала больше царапанья и шуршания вокруг, ужасная аудитория, безликая и бестелесная, скреблась за светом рампы.

Факел ярко вспыхнул под аркой, пытаясь осветить каждый уголок подвала. Глаза Байрона были сами как факелы.

Не было и следа Клер.

Рядом послышался скрип, сначала Байрон не взглянул туда, его лицо выражало тревогу и предчувствие дурного. Это была заржавленная средневековая арка, ведущая прочь, именно отсюда шел шум, здесь мы и найдем Клер. Я посмотрела наверх и увидела изрядно стершуюся надпись, вырезанную на каменной табличке, в тот момент, когда Байрон осветил ее факелом. На ней было просто написано — ДИОДАТИ.

Склеп.

Байрон овладел собой и вытянул вперед горящую головню, чтобы открыть железную калитку. Когда она медленно открылась, потянув за собой тонкие нити паутины, металл, скользнувший по ржавому металлу, произвел звук, похожий на крик умирающей птицы — так темнота приветствовала наше появление.

Я замерла. Этого было достаточно. Это зашло слишком далеко. Я почувствовала уверенные руки Шелли на своих обнаженных плечах.

По всей видимости, наверху опять раздался гром, бесшумный гром, который могли слышать только мои кости.

Байрон склонил голову и вошел в низкий вход притвора, красный отблеск факела пробежал волной по толстому слою паутины, паутинки вспыхнули и исчезли, как будто их никогда не было. В замкнутом пространстве язычки пламени жадно и шумно пожирали свою пищу и кислород, как работающий двигатель.

Нам ничего не оставалось как последовать дальше.