Готовность номер один

Я смотрю на старшину и думаю о его прошлом и настоящем. У него, можно сказать, нет своей жизни. Его дом — это казарма. Он приходит сюда за пятнадцать минут до подъема, а то и раньше, и крутится в полку до отбоя. Его работу, наверно, не назовешь интересной — отправляет нас на завтрак, обед, ужин, отводит на аэродром, следит за чистотой в казарме, занимается ее ремонтом, получением имущества, проверкой оружия, составляет и согласовывает с командирами списки фамилий солдат и сержантов, идущих во внутренний и гарнизонный наряды, в банные дни меняет нам постельное и нательное белье. Иногда мне кажется, он похож на нашу домработницу тетю Нюшу.

Ко всему прочему Тузов хорошо знает материальную часть, сам много лет работал механиком, иначе он разве мог бы приспособиться к необычным условиям аэродромной службы, когда на дню меняется несколько раз распорядок дня, разве мог бы он найти общий язык с подчиненными, мог быть примером для всех.

Говорят, он потерял невесту во время войны на оккупированной фашистами территории и с тех пор ни на кого из женщин не мог смотреть. А теперь вот влюбился в Зину. И еще как влюбился! Может быть, Зина напоминает ему ту, которую немцы угнали в плен? А что? Я читал где-то, что так в жизни бывает.

Правда, Зина моложе его на тринадцать лет. Но эта разница почти не видна, потому что у Тузова спортивный вид. Впрочем, они ведь совсем разные люди. Вряд ли их что-то сможет объединить. Ну, да в жизни, наверно, встречаются еще и не такие контрасты.

Я пытаюсь представить себе совместную жизнь Тузова с Зиной, но уже в следующую минуту обрываю себя. Это не мое дело.

Такими же, как у Тузова, медалями, только второй и третьей степени, за пятнадцать и десять лет службы в армии награждаются мой техник Щербина и еще несколько офицеров. За капитана Щербину больше всего обрадовалась его жена. Она даже прослезилась, когда он, получив награду, вернулся на свое место и показал медаль.

Среди получивших нагрудные знаки «Отличник Военно-Воздушных Сил» и наш однокашник ефрейтор Скороход. «Может, когда-нибудь и я под гром аплодисментов поднимусь на залитую светом сцену, и командир полка крепко пожмет мне руку и вручит такой же значок», — мелькает в моей голове, когда Скороход подобно старшине чеканит на весь зал:

— Служу Советскому Союзу!

И губы мои помимо воли шепчут эти слова, и сердце сладко замирает от волнения.

Страница двадцать первая

После торжественной части перерыв. Подхожу к Скороходу и поздравляю с награждением.

— Я так рад за тебя, что ты даже представить не можешь, — говорю ему.

Идем с ним на сцену, где участники самодеятельности устанавливают декорацию. Скороход отвечает у нас за свето-шумовые эффекты.

Концерт задуман, как перекличка воинов разных поколений, отстаивавших свободу и независимость нашего государства. Уже первое выступление необычно и вызывает бурю аплодисментов. Только представьте себе: гаснет свет, и в темноте раздвигается занавес. В глубине сцены зрители видят на огромном полотне изображение известной картины Непринцева «Солдаты на привале». Она проектируется с помощью киноаппарата.

Но что это? Василий Теркин вдруг поднимается с земли и шагает в зал. Чем не Латерна-магика? Изображение тает… Сцена освещается мягким голубоватым светом. А легендарный герой Твардовского свободным широким шагом прохаживается с вещмешком за плечами из конца в конец, свертывает козью ножку и, набив ее махоркой из расшитого кисета, закуривает, сладко затягивается. Подойдя к рампе, начинает неторопливо вести рассказ о том, что нашим воинам всегда и везде: в походе, на привале, на ученьях и в бою сопутствуют песни, то задорные, то грустные, пляски, бойкие, живые или плавные, раздумчивые. Солдаты никогда не обходятся без веселых частушек, шуток-прибауток. Они всегда большие мастера на выдумку.

Снова меркнет свет, и на экране появляются «Три богатыря» Васнецова. Когда же картина исчезает, три богатыря подходят к рампе и исполняют отрывок из поэмы «Слово о полку Игореве». Горло схватывает спазмой, когда я слышу надрывный «Плач Ярославны»:

Полечу я кукушкой,
Говорит, по Дунаю,
Омочу рукав я бобровый
Во Каяле-реке,
Оботру я князю
Раны кровавые
На застывающем
Теле его…
О ветер-ветрило!
К чему, господине,
Веешь насильем?
Стрелы поганские
На крылах своих мирных;
На воинство милого
Гонишь — к чему?

Зрителям представляются воины разных времен старой России. Они поют свои, давно канувшие в историю или ставшие народными песни, пляшут свои пляски, декламируют стихи своих поэтов-современников: Сумарокова, Державина, Пушкина, Лермонтова, Некрасова.

Во время перерыва на сцену поднимаются командир полка и секретарь горкома партии, чтобы выразить капитану Саникидзе и всем участникам самодеятельности свою признательность.