Готовность номер один

Хожу возле дома, как часовой возле важного объекта. Только теперь, оставшись, что называется, один на один с сапогами Скорохода, чувствую, как они отчаянно жмут пальцы. Но мне сейчас все равно, будут у меня мозоли или нет. И боярский дом меня тоже не интересует.

На присыпанном снежком тротуаре появляется квадрат света. Бессознательно смотрю в окно, где зажгли электричество, и за тюлевой шторой вижу Леру. Стоит у зеркала и рассматривает себя. Я замираю, не в силах оторвать взгляда.

Она о чем-то думает, прижав ладони к щекам и слегка покачиваясь на каблуках сапожек. Приближает лицо к самому зеркалу и проводит пальцем по разлетевшимся в стороны бровям. Качает головой и берет из вазы, стоящей на трюмо, карандаш. Высунув кончик языка, проводит карандашом вдоль век. Потом подкрашивает губы и слегка припудривает нос. Снова задумывается, видимо размышляя над тем, что можно еще сделать со своим лицом. Посматривает на часы, улыбается и снова принимается за свой туалет. Начинает мерить одну шапку, другую, третью… Останавливается на серой с лохматым мехом. Но вот она и ее снимает, хватает полотенце и убегает из комнаты. Через минуту возвращается, вытирая лицо: видно, смывала с себя все, что старательно наносила минуту назад. Опять надевает уже знакомую мне вязаную шапочку, застегивает на все пуговицы пальто и, подойдя к дверям, выключает свет.

Я, как ни в чем не бывало, подхожу к тому месту, где меня оставила Лера. Запускаю пальцы под ремень и расправляю морщины на шинели, облизываю пересохшие губы.

— Задержала вас, извините, — говорит она, подходя. Сует в карман пальто руку и достает конфету в обертке: — Это вам за терпение.

— Спасибо, не хочу.

— Если угощает девушка…

— Хорошо, возьму. — Кладу конфету в карман шинели.

Бродим по городу. Лера рассказывает его историю. Видно, она в самом деле очень любит свой древний город.

Страница девятая

Время на исходе. Нужно расставаться. Последний автобус через пятнадцать минут. А я еще ничего не успел сказать ей. И вряд ли скажу, что чувствую. И советы Мотыля здесь совсем не подходят. О них даже вспоминать стыдно.

Чтобы не опоздать, приходится ускорить шаг — на такси у меня денег нет. Лера не отстает. Звонко раздаются шаги на пустынной улице. У автобусной остановки уже все наши ребята.

Завидев меня и Леру, весело шумят, советуют поторопиться. Не успели мы приблизиться к ним, как из-за поворота показывается залитый светом автобус.

Все-таки надо сказать девушке что-то, хотя бы и не очень особенное, пока мы не подошли к ребятам. Но не знаю, что говорят в таких случаях.

— Извините, вот заставляю вас себя провожать, — говорю и сам ненавижу себя за эти банальные слова.

— Пустяки.

«Я буду помнить этот вечер», — хочется сказать мне, но дальше хотения дело не идет. Не хватает духу.

Автобус останавливается. С шипением открываются двери.

— До свидания, — говорю девушке и задерживаю ее руку в своей.

— До свидания.

— Целуйтесь скорее! — звенит у меня над ухом высокий бабий голос Бордюжи. — Сейчас трогаемся. — И дядюшка Саня громко гогочет. Он всегда смеется первым.

— Обойдемся, наверно, без подсказок, — спокойно, с достоинством говорят Лера. — Она ни чуточки не растерялась, дала отпор. Но в ее словах не было и пренебрежения к Бордюже. Она просто поставила его на свое место.

Вскакиваю в автобус. Сан Саныч качает головой.

— Ну и лопух ты, Виктор!

— Не лопух, а культурный парень, — возражает Скороход. Он уже читает книгу. На страницах полно формул. Вот человек! Просидел все увольнение в городской библиотеке — срисовывал схему для малогабаритного транзисторного приемника, который собирается сделать своими руками.

— Иль культурные не целуются? — усмехается Бордюжа.

— Смотря по обычаю, — продолжает Скороход, стараясь отвлечь от меня внимание. — Китайцы, например, кланяются друг другу, а в Тибете можно еще увидеть, как люди, приветствуя друг друга, высовывают язык. Элементарно.

Бордюжу это так рассмешило, что он уняться не может. Острит, что по приезде домой будет приветствовать всех, как в Тибете.

Я пробираюсь в конец автобуса, где сидит Герман. Первым делом хочется сбросить сапоги. Они окончательно доконали меня. Мотыль заговорщицки улыбается своей нагловатой улыбкой:

— Поздравляю, коллега!

— С чем?

— С тем, что подклеился к ней. Нет, ты определенно пользуешься успехом у слабого пола. Я видел, как ты ловко отшил этого очкарика Полстянкина на танцах.

— Что ты, она сама… — зачем-то начинаю оправдываться.

— Ладно, вижу, что втюрился с первого взгляда. Не осуждаю. Мировой кадр. Но с запросами, учти.

— С какими запросами?

— Не из тех, кто в кошки-мышки играет. Ха-ха!

— Это и хорошо, — говорю я, стараясь подделаться под его тон.

Он усмехается.

— На вкус и цвет — товарища нет.

— Тебе-то, положим, я знаю, что нравится.

— А я и не скрываю. Только не обо мне сейчас речь.

— И о тебе тоже. — Я смотрю ему в лицо: — Зачем ты целовался с Зиной? Как будто нет свободных девушек.

— Ах ты вот о чем! — протягивает он и щурит свои бесстыжие глаза. — Усек, говоришь. Ну так вот: девушки — это… девушки. Понятно?

— Не совсем.