Готовность номер один

Вот ведь как бывает на войне: один беззащитный ПО-2 спасает восьмерку экипажей скоростных машин-бомбардировщиков.

Только не пришлось фрицам поживиться. Как мы узнали позже, пилот ПО-2, увидев "мессеров", сразу прижался к земле, сел и убежал от самолёта. Гитлеровцы сожгли самолёт, но пакет был доставлен пилотом по адресу почти без опоздания…

Зимой 1941 года потерь в нашем полку было мало. Обстановка на нашем участке фронта была не очень напряженная. Немецкие истребители вели себя довольно осторожно.

Самолёты, на которых мы летали, служили с самого начала войны и изрядно поизносились. Часто выходили из строя моторы. Техникам пришлось много возиться, чтобы держать машины в порядке.

Как-то морозным утром, получив боевое задание, подхожу к самолёту. Техник-лейтенант Королевы докладывает:

— Товарищ младший лейтенант, самолёт к полёту не готов!

— В чем дело?

— Мотор не дает полных оборотов.

Подошел техник звена Новоселов. Вместе с Королевым и Михайловым он ищет причину неполадок в двигателе.

Тем временем наша группа взлетела. Мы остались на стоянке. Уже и старший техник эскадрильи Бабенко подключился к работе. Наконец, минут через тридцать после взлета группы, Королев докладывает:

— Мотор в порядке!

Что делать? О том, чтобы догнать группу, не может быть и речи. Срыв моего вылета был настолько очевиден, что с КП даже не передали об его отмене.

А в голове одна мысль: "Надо обязательно лететь и бомбить врага". К тому времени я уже сделал около пятнадцати боевых вылетов, мог ориентироваться по маршруту, видел цель, результаты бомбежек и кое-что смыслил в тактике бомбардировщиков. Правда никогда ещё не бомбил цель самостоятельно. А испытать свои силы очень хотелось и мне и Пете Землякову. Тут нас осенила идея: а что если слетаем без ведущего и самостоятельно сбросим бомбы по цели? Истребителей противника сейчас нет, да и к тому же, рассуждая формально, никто не отменял нам вылета.

— Петро, цель найдем?

— Конечно!

— А отбомбиться точно сможем?

— Думаю, сможем.

— Тогда летим!

Выруливаем на старт. Стартер, не имея других указаний, взмахивает флажком.

Взлетаем. В это время комэск Сурай выскакивает из землянки и, увидев взлет самолёта с красной цифрой "3" на хвосте, дает вдогонку красную ракету. Мы с Петей сделали вид, что не заметили запрещающего сигнала. Легли на курс к цели. Вскоре встретили своих. Они уже возвращались с боевого задания. Расстояние между нами было достаточно большим, чтобы на наш самолёт не обратили внимания.

Подходим к цели — автомашинам противника вблизи деревни Выскривка. Цель обнаружили. Петя командует:

— Боевой курс!

Изо всех сил стараюсь держать заданную высоту. Но проклятое волнение никак не дает мне точно выдержать режим полёта.

— Что же ты! — кричит Петя вне себя. — Курса держать не можешь! — Он сопровождает свою речь крепким словом. — А скорость, а высота?! Куда же полетят наши бомбы?!

Идем на второй заход не сбросив бомбы. Понемногу успокаиваюсь и стараюсь выдержать все условия боевого курса. Ни зениток, ни "мессеров" нет, но ведь эта тишина может быть коварной…

Наконец, с грехом пополам, бомбы сброшены. Не слишком точно, но терпимо для первого раза. Чтобы "компенсировать" наши неточности, заходим на штурмовку — обстреливаем с малой высоты из пулемётов автомашины.

Вернулись домой. Докладываю командиру эскадрильи о боевом вылете. Капитан Сурай буравит меня глазами.

— Кто разрешил вылет?

— А его никто не отменял, товарищ капитан…

— Не прикидывайтесь дурачком, Сивков! Даже ежу понятно, что лететь одному по меньшей мере глупо. Достаточно одного, самого захудалого "мессера"…

Я молчу. Штурман эскадрильи грозно спрашивает Петю:

— Где бомбили?

Штурман Петя Земляков волнуясь больше чем над целью, показывает точку на карте крупного масштаба.

"Не дай бог, по своим, как было однажды", — невольно думают наши товарищи, присутствовавшие при этом разговоре.

Но, кажется, мы выдержали экзамен своих грозных начальников и, главное, товарищей по эскадрилье…

— Ну, ладно, — цедит сквозь зубы комэск. — Всем быть готовым к следующему боевому вылету. А с вами, — он кивает нам с Петей, — мы ещё разберемся. — И уходит в землянку.

Я отделался "легким испугом", а капитану Сураю чуть было не влепили выговор.

Так я "прославился" на всю дивизию. Но "холодное" отношение товарищей и особенно мною уважаемого командира эскадрильи были для меня серьезным уроком. В бою нельзя допускать таких вольностей. Так можно наломать дров. Да и кому нужен такой безрассудный риск? Только врагу!

Однажды вечером прибегает посыльный.

— Младший лейтенант Сивков, к комиссару эскадрильи!

— Будет, значит нахлобучка! — замечает Павел Старцев.

Надеваю шинель, шапку и ухожу. Порывистый ветер хлещет в лицо, насквозь пронзает колючим холодом, а мне жарко. Вхожу в командирскую хату.

— Товарищ капитан, по вашему… — докладываю по уставному правилу.

— Отставить! — прерывает меня комиссар Лещинер. — Садись, Гриша.

Сажусь на табурет. Щеки пылают.

— Да ты разденься. А то упреешь…

Снимаю шинель и шапку, вешаю на гвоздь.

Комиссар набивает табаком трубку, чиркает самодельной зажигалкой.