Готовность номер один

Командование полка отнеслось к этому одобрительно. На очередное задание пошли мы шестеркой на высоте 1200 метров. Лидером был седьмой, шедший впереди всех самолёт СУ-2.

Я шел слева вторым ведомым. Вася Локаткин был за мной — замыкающим и, как всегда, отставал от строя метров на пятьдесят. Нехорошая это привычка…

"Ну, думаю, зря, Вася, пренебрегаешь советом Ивана Раубе. Чуть-чуть отстал от других — и поминай как звали… "

В полку почему-то все называли Локаткина Васей, хотя его настоящее имя Семен. Он мог великолепно летать, был отважным парнем, но эта его привычка…

Вышли на цель. Отбомбись по танкам и уходим домой.

Ведущий развивает максимальную скорость. Мотор моего самолёта плохо тянет. Я отстаю, а Локаткин где-то совсем позади.

— Вася, прибавь газу! — хочется мне крикнуть, но на моей машине нет передатчика.

Сбавляю немного скорость в ожидании Васи.

Откуда-то сверху, точно коршуны, кидаются на нас "мессеры". Атакуют Васю, клюют его из пушек один за другим.

Самолёт Локаткина загорелся, вошел в штопор и врезался в берег Донца, на территории, занятой противником.

"Теперь, думаю, очередь за мной".

На меня идут три "мессера". Они заходят слева.

Удачно маневрирую. В крыле пробоины, но самолёт идёт нормально. Вдруг справа удар по бронестеклу. В кабину летят осколки. А "мессер" отваливает с набором высоты. Одно мгновение без маневра и опять — удар под самым полом кабины. Мне показалось, что оторвало ногу. Смотрю в кабину и не ощущаю её. Шевелю ногой — цела. И тут сверху опять удар, как палкой по голове.

Темнеет и всё плывет перед глазами. Усилием воли отгоняю противное ощущение полуобморока. Словно в тумане различаю приборы. Пробую управление, самолёт послушен. "Значит ещё не все… Поближе, давай к матушке-земле, пока не поздно… "

С крутым доворотом ухожу влево вниз на бреющий полёт.

"Добить не успеют… Скоро Донец. Сяду у своих… "

"Мессеры" почему-то отстают.

Вот и Донец. Мелькают крыши домов и сады городка Красный лиман. Позади последние домики.

Шасси! (Почему я решил садиться на колеса не понимаю до сих пор. Ведь это опасно: самолёт весь избит и неизвестно, какая площадка). Выпускаю шасси и сажусь. Как ни странно все в порядке.

Открыл фонарь. Не успел вылезти из кабины, к самолёту подскакивают два всадника и кричат:

— Подожди, не вылезай!

Девушка с медицинской сумкой взбирается на крыло.

— Весь в крови, — говорит она.

Удивляюсь, откуда может быть кровь. Девушка помогает мне снять шлемофон.

Её и мои руки становятся красными от крови.

— Сиди спокойно, — говорит она, — пока не перевяжу.

Перевязали меня на скорую руку. Усадили верхом на лошадь и привезли в кавалерийскую часть.

Там уже врач обработал рану по всем правилам. Ранение оказалось пустяковым.

— Осколки бронебойной пули задели голову, — сказал врач. — На земле ещё куда ни шло, а в воздухе…

Кавалеристы притащили тарелку наваристого борща.

— Перекуси, браток, и поспи пару часов. Телеграмму в полк мы уже дали. Скоро будет самолёт.

Часа через три прилетел Саша Гуржиев на санитарном самолёте. С начала войны он летал в полку на бомбардировщике, а теперь, после ранения, его перевели на санитарный самолёт. Вместе с ним прилетел Тима Гуржий. Все штурманы убыли в другие полки. А Тима остался, хотя и адьютантом эскадрильи, но все же в своем родном 210-м полку!

Входят они в избу и, слышу, спрашивают:

— Где тут наш Локаткин?

Отвечаю:

— Здесь только я, а Локаткина нет. Погиб он…

— Вот так штука! — восклицает Тима. — Да ведь эта забинтованная голова и вправду принадлежит Сивкову!

— А мы тебя уже похоронили, — говорит Саша Гуржиев. — Паша Старцев сказал, что видел, как ты врезался в землю на берегу Донца…

— Это был самолёт Васи… А я вот пока здесь…

Летим домой. Тошнит и выворачивает всего наизнанку.

— Что это со мной? — говорю ребятам. — Никогда такого не было даже в воздухе.

— Так бывает после контузии, — отвечает Тима. — Ничего, до свадьбы заживет!.

Первый раз в жизни очутился я в лазарете. Пробыл там целых три дня. Время коротал вместе с опытным лётчиком, командиром звена Иваном Карабутом. Его самолёт подбили накануне. Сел он на вынужденную на нейтральной полосе.

Иван рассказывал:

— Угораздило же сесть у такого изгиба линии фронта. По одну сторону наши, по другую — фрицы. Пополз до своих, фрицы начали поливать из пулемётов.

Хорошо, что Иван Ерошкин выручил. Он с истребителями прикрывал нашу группу. Покружился на своем "ишачке" надо мной, видно, понял в чем дело, и давай бить из пулемётов по лесочку, где засели фрицы. Вот тогда и пополз я быстро до своих, но осколок все же угодил в ягодицу.

После лазарета ещё болтались мы без дела с Иваном. Ему нельзя сесть из-за ранения в кабину самолёта. Он мог только ходить или лежать на боку, даже пищу принимал стоя. А я шлемофон надеть не мог…

Жаркий июльский день. Мы проводили ребят, улетевших на очередное боевое задание. И, понурив головы, бредем к землянке. Там прохладно и можно, пока возвратятся наши ребята, подождать минут сорок.

Вблизи землянки торчат редкие сосны без макушек. И до них дотронулась жестокая война.