Готы

Последний «общеримский» август Феодосий I Великий, «друг готов» (как называет его Иордан), охотно приглашал к себе своих противников (естественно, поодиночке). Принимая их радушно, дружелюбно, хлебосольно, всячески стремясь их обласкать. И эти грубые вояки, как медведи, которых ласковые укротители почесывают за ухом, наслаждались тем, что константинопольские чаровницы терлись своей нежной, благовонной от восточных притираний кожей об их медвежью шкуру, позволяли им себя ласкать своими медвежьими лапами, опьяняя их непривычными дикарям на вкус пряными винами. Естественно — цельными, без примеси воды. Можно себе представить, как над облапошенными «варварами» втихомолку потешались хитрые и просвещенные «ромеи». «Ваше благородие, госпожа чужбина,/ Сладко обнимала ты, да только не любила / В ласковые сети постой, не лови…»

Впрочем, возможно, император Феодосий I и впрямь испытывал определенную слабость (или даже привязанность) к добродетельным, «не испорченным цивилизацией» готским богатырям. Чью верность своим моральным принципам, своему «кодексу чести», в конце концов, восхвалял в «Германии» еще Корнелий Тацит. Интересно, обладал ли автократор Флавий Феодосий I в самом деле, а не только в представлениях своих панегиристов, таким же гармоничным, истинно царственным, телосложением, как его предок императорвоитель Траян и германцы у Тацита? И такими же белокурыми волосами (вообще-то типичными для германцев, а не для уроженцев Испании, вроде него)? Сходный во многих отношениях с Траяном, получившим от благодарных римлян титул «Наилучший» (Оптим), он, однако, отличался от своего доблестного предка способностью обуздывать свою природную воинственность и страсть к завоеваниям. Что, впрочем, не мешало самодержцу Феодосию исполнять с честью, «по-траяновски», свой воинский долг, когда вести войну было необходимо. Иначе он, несмотря на свои христианские добродетели, не удостоился бы прозвища Великого. Ибо данный эпитет мог прилагаться только к государю, сочетавшему в себе качества доброго христианина и выдающегося военачальника. Панегиристы восхваляли также умеренность благоверного императора в телесных наслаждениях, помогавшую ему, чьим любимым времяпровождением были прогулки пешком, сохранить даже на склоне лет отменное здоровье. Равно как и присущие добродетельному августу высокие понятия о целомудрии, пристойности, благовоспитанности и порядочности как необходимых качествах всякого человека. А также о святости установленных природой и религией семейных уз. Что и было подтверждено изданными василевсом Феодосием законами (названным в его честь «Кодексом Феодосия», первым официальным сводом законов Римской империи, предвосзитившим во многом знаменитый «Кодекс Юстиниана»).

Похвалы восстановителю имперского единства, охотно привечающему «варваров», дабы они служили римским интересам, превращались в подлинные гимны, когда речь заходила о нем как представителе воинствующей церкви и разрушителе идольских капищ. «Император романорум» Феодосий I удостоился величайших похвал, скажем, от блаженного Иеронима Стридонского, за разрушение храма и идола Сераписа в Александрии — одного из семи чудес света, и в то же время — центра оппозиционных римскому самодержавию сил, выступавших против автократии под знаменем язычества (сегодня бы сказали — «родноверия»). Разрушение храма Сераписа (а заодно — Александрийского Музея — Храма Муз — религиозного, исследовательского, учебного и культурного центра не только греко-египетского, но и всего средиземноморского эллинизма, простоявшего восемьсот лет) сопровождалось, согласно некоторым источникам, очередным сожжением Александрийской библиотеки. Эту библиотеку, правда, жгли, по разным поводам, и до, и после Феодосия Великого, все, кому, так сказать, не лень. Римские императоры Гай Юлий Цезарь, Септимий Бассиан Каракалла, Луций Домиций Аврелиан, «господин и бог» Иовий Диоклетиан, арабский халиф Омар… «Но все же, все же, все же…». Рискуя прервать в очередной раз канву повествования, не могу не привести в данной связи любопытный исторический анекдот, касающийся отношения разных народов к книгам. По утверждению анонимного «Продолжателя Диона»: «Готы, вторгшись в пределы Римской империи и разорив среди прочего город Афины, собрали там все книги и хотели их сжечь. Некто из готов. считавшийся у них человеком весьма рассудительным, помешал этому, заметив, что римляне, посвящая досуг книгам, совершенно пренебрегают военным делом». Но это так, к слову…

Из всех православных иерархов только святой епископ Амвросий Медиоланский, обладавший широким кругозором, единственный христианин среди критиков последнего объединителя Римской державы (сплошь язычников), осмелился наложить на Феодосия церковное покаяние. Правда, не за сожжение книг, а во искупление «кровавой бани» в Фессалонике.