Готы

Примечательно в этом утешении Боэцием (от имени Философии) самого себя то, что и остготский царь все еще римской, по названию, Италии, приговоривший римского сановного философа к смерти, мог бы воспользоваться этим утешением для самого себя. И, вероятно, в последние месяцы правления и жизни мог бы не в меньшей мере, чем Боэций, счесть играющее человеческими судьбами божество слепым. Один за другим умерли верные и мудрые советники Теодориха, причем именно тогда, когда он в них особенно нуждался. Умер Тразамунд, обладавший сильным характером и тесно, связанный с Теодорихом родственными узами вандальский царь. Умер умный и образованный царь, чей господствовавший в Средиземном море флот избавлял остготского царя от необходимости строить собственный флот (обстоятельство, в скором времени оказавшееся для остготов роковым). Ибо в случае угрозы Корсике, Сардинии или Сицилии можно было призвать на помощь флот вандалов. И, наконец, умер Евтарих, зять и заранее признанный Восточным Римом в качестве законного преемника Теодориха отпрыск рода Амалов (и таким образом — прямой потомок Германариха). Который, правда, прельстился блеском римской культуры, но оставался готом до мозга костей. Любитель роскоши, но храбрый воин, обещавший стать могущественным владыкой. А вот его сын Аталарих, внук Теодориха, был слишком мягок. Он был воспитан так, как если бы готовился к роли нового Боэция. И это в пору, когда остготский народ особенно нуждался, для упрочения своей власти над покоренными землями, не просто в новом Теодорихе, но в сверх-Теодорихе (если можно так выразиться).

30 августа 526 г. почил в Бозе остготский царь и римский консул, «вир иллюстрис» («сиятельный муж») Теодорих Великий, победитель царя сарматов Бабая, узурпатора Василиска, непокорного Страбона, гунноскира Одоакра, «столп империи» и прочая и прочая и прочая. Сын племенного вождя беспокойного нрава и его красавицы-возлюбленной, отличавшейся притом большим умом, хотя и темного происхождения. Умер правитель двух народов, уживавшихся до поры-до времени в границах одного царства-химеры, чья внутренняя сила истощилась в ходе проведения им своеобразной «политики апартеида». Не следовало ему, на протяжении почти сорока лет, с одной стороны — превращать всех подвластных ему италийских готов в воинов, не допущенных к занятию гражданских управленческих должностей, а, с другой стороны — не допускать подвластных ему италийских римлян до военной службы. Это разделение неизбежно создало смертельно глубокую пропасть между его готскими и римскими подданными.

Когда Константинополю удалось, усилиями энергичного, коварного и беззастенчивого в средствах, но одновременно, в случае необходимости, готового к уступкам или компромиссам, императора Юстиниана I, уладить церковные разногласия между Новым и Ветхим Римом, Равенна оказалась в изоляции. Господство исповедуемой остготами арианской веры в условиях численного превосходства православных италийцев, созрело для падения не в меньшей степени, чем военно-политическое господство остготов над этими италийцами. Задуманного Теодорихом симбиоза двух народов, вер, культур не получилось. И только чудом можно объяснить тот факт, что лишь через примерно тридцать лет после смерти Теодориха Великого целому ряду храбрых остготских царей довелось героически пасть на боевом посту, не в силах противопоставить натиску объединенных войск «Василии Ромеон» и восставших в тылу у остготов (хоть и не повсеместно) италийцев (не подозревавших, в своем умело подготовленном имперской пропагандой «антиварварском порыве», что за судьбу готовит им на деле им брошенная на Италию Юстинианом I «армия-освободительница») ничего, кроме покорности судьбе и мужества отчаяния.

Имена и судьбы Амаласунты, Витигиса, Ильдебада, Эрариха, Тотилы, Тейи и других, их подвиги и злодеяния в годы этой подробно описанной Прокопием и другими хронистами Готской войны достаточно хорошо известны. Об этой войне можно было бы написать отдельную книгу (хотя это еще в VI в. с блеском сделал Прокопий Кесарийский).

Поэтому мы обрисуем ее здесь лишь в самых общих чертах.