Говардс-Энд

Хелен, соглашаясь в одном и не соглашаясь в другом, готова была рассуждать до полуночи, но Маргарет, которой нужно было успеть собрать вещи, перевела разговор на Генри. Хелен может сколько угодно ругать Генри за его спиной, но не согласится ли она, пожалуйста, в обществе держать себя в руках?

— Мне он определенно неприятен, но буду делать что смогу, — пообещала Хелен. — А ты в свою очередь делай что можешь по отношению к моим друзьям.

После этого разговора у Маргарет на душе стало легче. Внутренняя жизнь сестер оставалась неприкосновенной, поэтому им было не трудно договариваться о внешних обстоятельствах словами, которые не могла бы даже вообразить тетушка Джули, а Тибби или Чарльз сочли бы невозможными. Бывают моменты, когда внутренняя жизнь фактически вознаграждает вас, когда годы самоанализа, проводимого без всякой видимой причины, вдруг приобретают практическую ценность. На Западе такие моменты все еще крайне редки, но то, что они все-таки случаются, сулит нам лучшее будущее. Маргарет, хотя и не могла понять свою сестру, убедилась, что по крайней мере отчуждение им не грозит, а потому вернулась в Лондон в более спокойном расположении духа.

На следующее утро, в одиннадцать часов, Маргарет явилась в контору Имперской и западноафриканской каучуковой компании. Она была рада оказаться там, потому что в разговорах Генри скорее намекал на свое дело, чем описывал, в чем оно состояло; к тому же бесформенность и неопределенность, которая у нас ассоциируется с самой Африкой, до сих пор витали над основным источником его богатства. Нельзя, впрочем, сказать, будто ее визит что-то прояснил. Перед ней была обычная плавающая на поверхности конторская пена — бухгалтерские книги, полированные конторки, медные поручни, которые появлялись и заканчивались без видимой причины; собранные в тройные соцветия шары, наполненные электрическим светом; маленькие клетушки, похожие на кроличьи, застекленные или зарешеченные, и мелкие клерки-кролики. Но и когда она проникла в самую глубь конторы, ее взору открылся всего лишь обычный стол и турецкий ковер, и хотя на карте над камином действительно была изображена часть Западной Африки, сама карта ничем не отличалась от прочих. Напротив нее висела другая карта. На ней был представлен уже весь континент, похожий на кита, предназначенного на убой ради добычи китового жира. Рядом была дверь, закрытая, но из-за нее доносился голос Генри, диктовавшего «суровое» письмо. Все это с тем же успехом могло бы встретиться ей в «Порфирионе», Банке Демпстера или у знакомого торговца вином. В наши дни все кажется таким похожим. Но, быть может, Маргарет обращала внимание на «имперскую», а не «западноафриканскую» сторону деятельности компании, а к империализму у нее всегда было сложное отношение.

— Минуточку! — крикнул мистер Уилкокс, услышав ее имя. Он дотронулся до звонка, и в комнате появился Чарльз.

Чарльз написал отцу подобающее письмо — более подобающее, чем то, что пришло от Иви, полное клокочущего детского негодования. Чарльз должным образом приветствовал свою будущую мачеху.

— Надеюсь, моя жена — здравствуйте! — угостит вас приличным ленчем, — так начал он свою речь. — Я оставил ей распоряжения, но мы живем на скорую руку. А после того как вы посетите Говардс-Энд, она будет ожидать вас к чаю. Интересно, что вы скажете о доме. Мне даже видеть его не хочется. Садитесь, пожалуйста! Убогий маленький домишко.

— Мне будет приятно на него посмотреть, — сказала Маргарет, впервые смутившись.

— Он предстанет перед вами в самом неприглядном виде, потому что в прошлый понедельник Брайс удрал за границу, не удосужившись даже позвать уборщицу, чтобы за собой прибрать. Никогда не видел такого ужасного беспорядка. Просто невероятно. Брайс не появлялся в доме целый месяц.

— С Брайсом я еще поговорю по душам, — прокричал Генри из внутреннего кабинета.

— Но почему он уехал так неожиданно?

— Инвалид есть инвалид. Не мог спать.

— Бедняга!

— Хитрюга! — сказал мистер Уилкокс, присоединившись к ним. — Он имел наглость без спросу выставить доски с объявлениями о субаренде. Чарльз их выбросил.

— Да, выбросил, — скромно подтвердил Чарльз.

— Я послал ему вслед телеграмму, и довольно алую. Он, и только он, лично отвечает за содержание дома в течение ближайших трех лет.

— Ключи оставлены на ферме. Мы их забирать не станем.

— Вот именно.

— Долли чуть было их не взяла, но, к счастью, я тогда оказался дома.

— Что он собой представляет, этот мистер Брайс? — спросила Маргарет.

Но до этого никому не было дела. Мистер Брайс был жилец, который не имел права сдавать дом в субаренду. Описывать его с какой-то другой точки зрения было пустой тратой времени. Его злодейский поступок обсуждался довольно долго, пока не появилась девушка с напечатанным «суровым» письмом. Мистер Уилкокс поставил свою подпись.

— А теперь поехали, — сказал он.