Читаем Говори полностью

Мама: Тебе понадобятся сапоги. Путь неблизкий, а ночью опять намело. Я и так опаздываю.

Неожиданно, но не критично. Почему бы не прогуляться? Она ведь не заставляет меня тащиться под снегом десять миль в гору туда и обратно или типа того. Улицы тихие и красивые. Снег припорашивает вчерашнюю слякоть и накрывает крыши домов, словно сахарная пудра пряничный город.

К тому времени как я добираюсь до «Файеттс», городской булочной, мне снова хочется есть. В «Файеттс» пекут отличные пончики с джемом, а у меня в кармане деньги на ланч. Пожалуй, куплю два пончика и назову это вторым завтраком.

Я направляюсь к булочной через парковку, и тут из двери выходит ОНО. Энди Эванс. В одной руке у него сочащийся малиновым джемом пончик, в другой — стаканчик с кофе. Я замираю посреди затянутой льдом лужи. Если я буду стоять не шевелясь, возможно, он меня не заметит. Именно так спасаются кролики: застывают в присутствии хищника.

Он ставит стаканчик на крышу машины и роется в кармане в поисках ключей. Все очень-очень по-взрослому: кофе/ключи от машины /пропущенные уроки. Он роняет ключи и чертыхается. Он не заметит. Меня здесь нет. Он не может видеть, как я стою здесь в своей фиолетовой зефирной куртке.

Но с этим парнем удача мне, естественно, изменяет. Итак, он поворачивается и видит меня. И скалится совсем по-волчьи — типа, бабушка, почему у тебя такие большие зубы?

Он делает шаг навстречу и протягивает пончик. «Хочешь кусить?» — спрашивает он.

Кролик Банни пускается наутек, оставляя на снегу цепочку следов. Бежать бежать бежать. И почему я не бросилась бежать без оглядки тогда, когда еще была разговорчивым, цельным человеком?

Я несусь на всех парусах и снова чувствую себя быстрой, как ветер, одиннадцатилетней девочкой. Я прожигаю тропинку на тротуаре, оставляя с обеих сторон трехфутовые проталины. Я останавливаюсь, и у меня в голове внезапно рождается совершенно новая мысль:

Зачем идти в школу?

Побег

Первый час отлынивания от школы проходит великолепно. Никто не указывает мне, что делать, что читать, что говорить. Это как оказаться в видеоклипе Эм-ти-ви — и никаких дурацких костюмов, ты просто расхаживаешь, покачивая бедрами, с видом «делаю-что-хочу».

Я бреду по Мейн-стрит. Салон красоты, магазин «Севен-илевен», банк, ларек с открытками. На вращающемся табло над зданием банка показана температура воздуха: 22 градуса. Я прочесываю другую сторону улицы. Электротовары, скобяные изделия, парковка, бакалея. От вдыхания морозного воздуха у меня заледенели внутренности. Даже волоски в ноздрях слегка потрескивают. Я притормаживаю и теперь иду нога за ногу. Более того, начинаю подумывать о том, чтобы взобраться на гору и отправиться в школу. Там хотя бы топят.

Спорим, школьникам в Аризоне прогуливать школу гораздо приятнее, чем тем беднягам, что попали в засаду в штате Нью-Йорк. Никакой тебе слякоти. Никаких желтых пятен от собачьей мочи на снегу.

Меня спасает автобус. Кашляя и урча, он выплевывает двух старух у бакалейной лавки. Я залезаю в автобус. Конечная остановка — торговый центр.

Никогда бы не подумала, что торговый центр может быть закрыт. Он всегда был, есть и будет, как молоко в холодильнике или Бог на Небесах. Но когда я вылезаю из автобуса, торговый центр только-только открывается. Работники магазинов жонглируют ключами и большими стаканчиками с кофе, и вот ворота клетки взлетают вверх. Лампочки начинают моргать, фонтаны — подпрыгивать, музыка за гигантскими папоротниками — играть, и торговый центр открывается.

Убеленные сединами бабушки и дедушки, идущие спортивной походкой и поскрипывающие при ходьбе, скрип-скрип, шагают в таком темпе, что им даже некогда глядеть на витрины. Я охочусь за весенней коллекцией одежды — все, что было в прошлом году впору, теперь не годится. Как я могу заниматься шопингом с мамой, если мне не хочется с ней разговаривать? Хотя ей это, может, даже в кайф — никаких пререканий. Но тогда мне придется носить то, что выберет она. «Дилемма» — словарное слово на три очка.

Я устраиваюсь возле центрального эскалатора, где сразу после Хеллоуина организуют Уголок Санты. В воздухе пахнет жареным картофелем и жидкостью для мытья полов. Лучи солнца, проникающие сквозь стеклянную крышу, жарят буквально по-летнему, и я снимаю слой за слоем: куртку, шапку, варежки, свитер. За полминуты я похудела на семь фунтов и сейчас чувствую, что вполне могу парить в воздухе параллельно эскалатору. Над моей головой щебечут крошечные коричневые птички. Никто не знает, откуда они здесь взялись, но они живут в торговом центре и сладко поют. Я лежу на скамье и смотрю на снующих в потоках теплого воздуха птиц до тех пор, пока солнце не начинает слепить так сильно, что того и гляди прожжет дыру в глазных яблоках.

Наверное, мне следовало кому-нибудь сказать, просто кому-нибудь сказать. Чтобы справиться с этим. Выпустить наружу вместе со словами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза