Говори со мной по-итальянски

Пьетра замолкает, вглядываясь вдаль. Я прослеживаю за ее взглядом. Живописность студенческого сада завораживает.

Осень вступила в свои права уже давно, но красных, желтых и оранжевых красок в этом уголке рая в избытке.

— Если быть краткой и не быть нудной, — грустно усмехается она, возобновляя монолог, — каждый из нас принял то, что ты должна сама решить, что делать со своей жизнью и своим горем, которое, может быть, осталось глубоко позади. Я буду рада, если это так.

Неожиданно прослезившись, я неоднократно киваю, выпятив нижнюю губу:

— Это так, — говорю дрогнувшим голосом.

Пьетра пододвигается и стискивает меня в непоколебимых и надежных объятиях. Мне необходимо было именно ее плечо, чтобы выплакаться. Это слезы благодарности — за то, что они смогли справиться с новостью, которую я им преподнесла. Я их не просто люблю. Я их уважаю. Они — это те, кто, я буду надеяться, пройдут жизненный путь вместе со мною.

— Но я уже все равно не смогу воспринимать своего брата прежним Маркусом, — сознается Пьетра, когда мы отстраняемся, откинувшись назад, почувствовав себя более вольными. — Дейла и Лукаса тоже, но Марк он все-таки… мой двоюродный брат.

Я понимаю ее, и мне перед ней стыдно. Может, стоило держать втайне украденное моим прошлым событие.

— Я чувствую себя виноватой, — говорю со вздохом и опускаю глаза, не в силах посмотреть на нее.

Пьетра кладет руку мне на плечо и сжимает его так, что мне практически больно.

— Не нужно так говорить. Не смей. Ты вообще ни в чем не виновата, поняла?

— Это все очень сложно, но я их простила. Прости и ты.

Пожалуйста.

— Ты права, — говорит подруга, выдав безрадостный смешок. — Это сложно.

И я хотела сказать ей про свои отношения с Лукасом, но я не смогла. Им — моим друзьям — нужно время, чтобы освободить себя от печали и гнева, терзающих их. Я сообщу о нас с ним позже.

— О чем ты задумалась? — говорит Пьетра, приподняв губы в улыбке — первой на сегодня. Она приставила локоть к деревянным доскам скамейки, голову уперев в ладонь. Я качаю отрицательно головой, зажав руки между коленей.

— Ни о чем.

* * *

Не знаю, что мне делать: быть ли благодарной своей вспыльчивости за то, что, наконец, освободилась от угнетающей меня тайны, или же проклинать свою необузданность за то, что, скорее всего, испортила многолетнюю дружбу. А может, у моих друзей и друзей Лукаса все ещё наладится. Будут ли между ними откровения или нет — мне неизвестно. Сдержат ли слова Диего и девочки — тоже. Но я не могу переживать по каждому поводу. Если проведу всю жизнь в волнениях, потеряю ее и буду глубоко сожалеть после.

Одно я понимаю точно: некоторые скелеты ни в коем случае не должны быть выявлены, и место им — в пыльных шкафах, которые никто никогда не откроет.

Я рассказала Лукасу, что поделилась о нашей самой первой с ним встрече с теми, кто мне дорог. Я не боялась, что он будет злиться, но долгое время не могла понять, верно ли поступлю, откровенничая с этим человеком на такой ранней стадии нашей связи. Мне казалось, что все-таки Лукас огорчится, однако он воспринял все спокойно, но обещал не делиться моим признанием ни с Маркусом, ни с Дейлом. Мы ещё немного сидим в кофейне на Пьяцца Венеция, дожидаясь вечера, чтобы спокойно пройтись по центральной улице Рима, в любое время года наполненной туристами. Но только вечером или рано утром можно там можно гулять, не сталкивая то и дело с другими людьми.

Мы держимся за руки, заглядываем друг другу в глаза, допивая уже вторую кружку наивкуснейшего в городе кофе. За стеклом кофейни неспешно прогуливается народ: молодежь и старики, влюбленные и одиночки, туристы и местные. Все невероятно разные, но объединенные самым красивым место на Земле — Вечным городом.

— В «Тор Вергата» было много свидетелей нашего поцелуя, — смущенно начинаю я, поставив пустую кружку на стол.

Лукас не спешит отпускать мою ладонь, переплетая пальцы наших рук.

— Ты поедешь со мной в Лондон? — вместо того, чтобы присоединиться к обсуждению важной детали сегодняшнего дня, допытывается Блэнкеншип.

— Я говорю, скоро мой телефон будет трясти по причине многочисленных звонков и сообщений от девочек и Диего.

На последнем имени Лукас недовольно морщит носом. Он бесцеремонно хватает мой смартфон и отключает его.

— Эй!

— Ты поедешь со мной в Лондон? — повторяет свой вопрос, не сводя с меня ярко-голубых глаз.

Я в недоумении гляжу на него, хочу забрать мобильный, но парень его мне не отдает.

— Все равно, сколько свалится мне на голову негодований и злости — я от тебя отказываться не собираюсь.

Вскинув бровь, раздумываю над словами, Лукаса, и хоть мне они, несомненно, приятны, волнует меня не это.

— Все намного серьезнее…

— Днем в универе я сказал Маркусу, чтобы перестал пускать на тебя слюни, — произносит Блэнкеншип медленно и глубокомысленно. — Вот, что серьезно.