Говорящий ключ

— Хорошие люди, — задумчиво сказал он. — Настоящие люди, советские. Один день были с ними вместе, а привыкли — все равно будто свои. Урангин ученый человек, все равно инженер, в Москве учился. В городе не хотел оставаться, пошел в тайгу. Почему пошел? Хлеба много надо, мяса много надо, всего много надо, чтобы народу хорошо жилось. Коммунизм строить надо. Урангин приехал оленей разводить. Большому начальнику сказал: пускай другие бумаги пишут, а я в тайгу пойду, там дел много. Ультенай совсем старик... хромой. В тайге тяжело таким... Первый бригадир, однако, — проводник развел руками. — Какая сила его держит?

— Та же сила, что и нас с вами, Кирилл Мефодиевич, любовь к Родине, желание сделать ее еще богаче, а жизнь народа — краше, счастливее.

— Правду говоришь, начальник — Большаков, раскурив трубку, выпустил целое облако дыма. — Сегодня в тайге переночуем, завтра в полдень в Качанду приедем. Пускай не звали, все равно гостями будем... Праздник там.

— Медвежий. Интересно!

— Какой медвежий? — удивленно вскинул седые брови-метелки проводник. — Такой праздник давно век отжил. Даже в самых глухих стойбищах его теперь не празднуют.

— А разве Качанда — не глухое стойбище? В трехстах километрах от моря, в безлюдных горах стоит.

— Качанда — глухое стойбище? — снова удивился Большаков. — Совсем запутался, начальник. Двадцать пять лет назад с партизанами ходил. В Качанде стояли: всего два дома было, купец жил да поп, остальные юрты ставили, землянки рыли. Теперь там большое село, хорошее село. Клуб есть, почта, телеграф, радио, магазин, — перечисляя, он загибал пальцы, — больница, детский сад. Станцию электрическую построили. Завтра свет загорится.

— Вот оно что! А мне Марченко сказал — медвежий праздник.

— Марченко — слепой, отсталый человек, — перебил Большаков. — Когда он праздник медвежий видел? Десять лет прошло, однако. Совсем ослеп, жизни не видит. Эвенков дикарями считает... Э... — проводник даже приостановился: — Не эвенки дикари, Марченко дикарь. Таким же, как десять лет назад, остался. Золото ищет, найдет — гуляет, пропьет все — опять ищет. — Он бросил гневный взгляд на старателя, шедшего шагах в двадцати впереди. — Инди-ви-ду-лист.

Не выговорив трудного слова, Большаков с сердцем махнул рукой.

— Дикарь, совсем единоличник.

— Индивидуалист, — подсказал геолог.

— Ага... инди-вы-ду... Тьфу! Леший его забери, зачем такие слова? По-русски говорить надо, просто.

За время пути коллектив экспедиции сплотился, стал дружной семьей. Лишь Марченко по-прежнему держался в стороне. Он редко вступал в разговор, не расспрашивал других и о себе ничего не рассказывал. Впрочем, все поручения Воробьева или Юферова выполнял аккуратно. Его нелюдимость Николай Владимирович приписывал образу жизни старателя-одиночки и замкнутому характеру.

* * *

После совместной охоты с Ниной Афанасий Муравьев Почувствовал какую-то тревогу. Он стал совсем по-другому относиться к девушке и при встрече с ней смущенно потуплял взгляд. Он неожиданно заметил, как густы золотистые волосы Нины, как красивы ее глаза. Девушка по-прежнему была ровна со всеми взрослыми спутниками, но зато около нее все время находился Виктор.

Со своим длинным ружьем, патронташем и ножом у пояса, в кепке без козырька, лихо сдвинутой на затылок, мальчик выглядел очень живописно. Он сначала стеснялся разговаривать с девушкой, но потом, почувствовав искреннее расположение к себе, привязался к Нине. Дома его не баловали лаской, отца он почти не помнил, а мать, занятая работой, мало уделяла ему внимания.

Привязчивый и преданный по натуре, Виктор с открытым сердцем шел навстречу дружбе с Ниной. Это не мешало ему дружить и с Саней, который стал постоянным спутником Юферова. Исполняя все мелкие поручения мастера, Саня быстро завоевал его расположение, и Юферов уже жалел, что смышленый мальчик идет с ними только до Качанды. Во время работы такой расторопный помощник всегда пригодится.

Переправившись вброд через мелкую, быструю речку, караван вошел в распадок с живописными обрывами и кручами. Речка превратилась в ручей, шумно струящийся по камням.

— Завтра утром будем в Качанде, однако, — сказал Большаков.

Услышав его слова, Саня и Виктор о чем-то долго шептались перед тем как лечь спать. Они побаивались, как бы их обман не открылся после прихода в Качанду. Ничего путного ребята не смогли придумать и решили, что утро вечера мудренее.

Утром экспедиция, преодолев крутой подъем, вышла на голую, без растительности, верхушку сопки. Перед разведчиками развернулся неповторимый вид хребта Джугджур. Вершины гор виднелись подернутые легкой дымкой тумана. На некоторых из них блестел снег, хотя был уже конец июня и поспела первая таежная ягода — жимолость. Тропа, извиваясь, уходила вниз, в широкую долину, окруженную сопками, покрытыми лесной чащобой. Там, словно на дне глубокой тарелки, виднелось село, над игрушечными домиками вился дымок, голубая полоса реки, делая петлю, огибала село и терялась в дальнем конце долины.

— Смотрите, олени! — крикнула Нина.