Матвей опустился на лавку, избегая смотреть на Анютку, – он никак не мог забыть ту земляничную полянку. А Анютка смотрела на него порой как-то… выжидательно, что ли. Смотрела, а потом просто отворачивалась и болтала как ни в чем не бывало. Вот и сейчас она уставилась ему прямо в глаза своими зелеными глазищами. И была в ее взгляде и грусть, и хитринка какая-то, и еще что-то, что он никак не мог угадать.
Мама повернулась, и Анютка быстро опустила глаза, густо краснея. Матвей же и так сидел краснее помидора. Мама улыбнулась мимолетно, поставила чугунок с кашей, крынку с ледяным квасом да хлеб – пост на дворе. Поели, болтая о том о сем. Мама выспрашивала Анютку о ее маме, а Матвей молчал, поглядывая тайком на обеих. После завтрака Анютка сказала Матвею:
– Я чего пришла-то? Папка мой тебя кличет, поговорить о чем-то хочет. Ты зайдешь?
Матвей кивнул, сказал:
– Обожди меня, вместе пойдем…
Никодим ладил что-то во дворе, стуча топором. Распогодилось, тучи разошлись и яркое уже почти весеннее солнце заливало двор ярким светом. Увидел вошедших ребят, подошел, протянул Матвею руку:
– Здравствуй, Матвей, – прогудел своим низким гулким голосом, – как ночевал?
– Здравствуй, дядя Никодим. Звал?
Никодим хмыкнул в усы, присел на крыльцо, хлопнул рядом с собой широкой как лопата ладонью:
– Садись, чего стоять. А то пойдем в дом, поснедаем?
– Не, дядь Никодим, только из-за стола, – Матвей улыбнулся и сел рядом.
Никодим помолчал чуть по обыкновению, потом заговорил глухо:
– Ты вот что, Матвей. Я тут в город собрался – осталось у меня мал-мало царских рублей, потратить надо. Говорят, в городе можно еще. Спроси у матери, если есть у вас, тоже могу полезного чего взять.
Матвей удивленно поднял брови:
– А пошто их тратить? И на что?
– Как пошто? Власть же сменилась. Стало быть и деньги будут меняться. Но нам их деньги не нужны, нам бы пороху успеть закупить да дроби, да еще чего нужного. Отец когда из тайги домой?
– Должен сегодня к вечеру, но не знаю точно. Пуржило ведь, не было охоты. Так что может и задержаться. А вы когда едете?
– Думаю завтра с утра.
– Дядь Никодим, не дело одному ехать. Лихих людей на дорогах много. Может, подождать отца и вместе ехать?
Никодим глянул на него остро:
– В корень зришь, Матвей, это хорошо. Но некогда ждать, деньги уже запретили. Но еще можно успеть, дельцы втридорога принимают. Так что поспешу…
По всей стране подняли голову мошенники и ростовщики. Все они стремились урвать свой кусок от большого пирога, безбожно задрав цены на товары. Изо всех деревень потянулись люди, у которых были накоплены какие-то сбережения, отдавая кровные мошенникам. Они понимали, что могут и не успеть и деньги просто пропадут. И покупали, покупали, покупали полезные и нужные вещи про запас. Другие, отчаявшись, отдавали свои деньги белогвардейцам, откупаясь от их поборов и призыва в ополчение. Многих грабили на дорогах, но крепкие и не робкие, вроде того же Никодима, удачно возвращались домой…
Отец так и не приехал в этот день, и Матвей твердо решил назавтра идти в тайгу, на зимовье. Ну а пока они с матерью решали, что им может быть нужно в городе. Мама думала про утварь и отрезы тканей, а Матвей настаивал на боеприпасе. Сошлись на том, что возьмут всем по паре крепкой хорошей обуви, побольше ткани и на оставшиеся деньги порох, дробь и пули с пыжами. Оно и верно. Обувь – первое дело, самому ее не сделать. Одежду сошьют, была бы ткань. Ну а порох и прочий охотничий припас всегда прокормят. Еще Матвей задумал купить большой моток прочной веревки, крючков рыболовных и хороший нож. Уже вечером взял деньги и пошел к Никодиму. Озвучил ему список желаемого. Тот покивал, потом сказал:
– Ну и правильно, так и возьму.
Утром Никодим уехал в город. Сел на коня и поехал. Матвей же взял немного солонины и хлеба, небольшой чугунок, спички, топор и нож, закинул на плечо винтовку, встал на лыжи и пошел в тайгу. Небо временами хмурилось тучами, но в основном горело яркой синью.
У них с Серко была любимая зимняя забава – Матвей надевал на него веревочный ошейник, пропускал веревку под передними лапами и выводил на спину, привязывал к этой конструкции вожжи и Серко тянул его по снегу. Вот и сейчас Серко домчал его до реки и вроде бы даже не запыхался. Матвей отвязал вожжи, обмотал вокруг пояса и они пошли. Углубились в тайгу. Следов вокруг видимо-невидимо! Звонко тенькали синички, длиннохвостая сорока перемещалась вместе с ним, по пути оглашая тайгу громким стрекотом, как будто оповещая всех таежных жителей: «Человек в тайге! С ружьем!»
Матвей легко и размашисто дошел до памятного оврага, посмотрел вниз. Мда-а-а, как же это он в прошлый раз решился? Обошел и двинулся дальше – до зимовья было рукой подать. Вышел он из дома поутру, а уже солнышко перевалило за полдень. В тайге время всегда летит незаметно. Пару раз Серко облаял белок, а в одном месте поднял на крыло косача. Матвей не стал стрелять – не было нужды.