Говорящий сверток (с цветными иллюстрациями)

— Ух ты, вы ничего не знаете, что ли? — воскликнул Этельред. — Ни про василисков, ни про остальное?

— Нет, к сожалению, — виноватым тоном проговорил Освальд. — Видите ли, я отсутствовал с дипломатическим поручением и совсем недавно вернулся.

И тогда, чтобы скоротать время, Пенелопа и Этельред рассказали ему про василисков и про свои приключения.

— Наглые твари, — проговорил Освальд, когда они кончили. — Так обращаться с Ха-Ха, добрейшим из людей. Ведь это ему я обязан лучшим способом приготовления ватрушки с малиной. Как ему повезло, что у него есть вы.

— Так что понимаете теперь, — заключила Пенелопа, — почему так важна рута: с ней еще можно все поправить.

— Да, понимаю, — согласился Освальд. — Это все равно что последняя перчинка, или щепотка соли, или перышко лука, или крохотный, крохотусенький, такусенький, малюсенький-малюсенький кусочек травки, который решает успех или неуспех какого-нибудь блюда.

— Именно, — подтвердила Пенелопа. — Как вы точно это выразили.

— Ни слова не понял, чего он лопотал, — признался Этельред.

— А не надо ли мне, — проговорил Освальд, — сплавать к северо-восточной оконечности острова, чтобы оказаться, так сказать, под рукой, в случае непредвиденного оборота дел?

— Ой, правда? — обрадовалась Пенелопа. — Мне так будет гораздо спокойнее.

— В таком случае спешу, — проговорил Освальд. Отплыв подальше, он погрузился на глубину и исчез из виду быстро и бесшумно, как какая-нибудь мелкая рыбешка.

Пенелопа с Этельредом молча сидели на песке около лодки, как им казалось, уже несколько часов.

— Жалко, мисс, что мы должны сидеть как мыши, — прошептал наконец Этельред, — а то бы я вам песенку спел. Мы, жабы, славимся своими голосами. Я такие песенки знаю, просто блеск, честное слово.

— Спасибо тебе, — шепнула Пенелопа, — я бы с удовольствием послушала.

— А то, если б я захватил с собой снаряжение для фокусов, я бы вам кое-какие фокусы показал. Я ведь был фокусником, до того как стал шпионом. Могу тритона из цилиндра вынуть, так ловко сделаю, что всякий в затылке зачешет.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — ответила Пенелопа.

Они еще посидели в молчании, Пенелопа перебирала в уме все ужасы, какие могли приключиться с Питером, Саймоном и Попугаем.

— Знаете что, мисс, — наконец не выдержал Этельред. — Видите, там, в конце залива, горка? Забраться бы мне на нее, оттуда дальше видно. Может, я бы увидел, что наши уже возвращаются и руту тащат. Что, если мне взаправду туда доскакать, мисс?

— Ладно, — сказала Пенелопа. — Я думаю, большой беды не будет, если ты туда сходишь. Но мне лучше остаться караулить лодку.

— Что верно, то верно, мисс. Я мигом слетаю. — И Этельред поскакал прочь.

Без Этельреда ей стало вдвое темнее и тоскливее. Только Пенелопа начала раскаиваться, что отпустила его, как два происшествия заставили ее окончательно пожалеть, что Этельред не с ней. Во-первых, над кромкой Поющего моря показалась луна в виде тоненькой серебристой подковки. Она быстро поднималась вверх, и вот уже она оторвалась от моря и теперь заливала все вокруг серебристым светом. И во-вторых, едва поднялась луна, Пенелопа услыхала долгий, заунывный, леденящий душу вой, который повторялся и отдавался в лесу эхом. Постепенно вой замер, и наступила тишина — тишина, показавшаяся Пенелопе ужасной, так как теперь она знала, что волки проснулись и рыщут по лесу.

Пока она раздумывала, не отправиться ли ей на поиски Этельреда, она вдруг расслышала другой звук, похожий на слабый тихий и далекий вздох. Постепенно он приближался, и Пенелопа разобрала слова.

— Помогите, — произнес тихонько голос, нежный, как пух чертополоха. — Прошу вас, прошу, помогите.

Пенелопа вскочила и быстро перебежала по песку к кустам, откуда, как ей казалось, доносился голос. Сперва она ничего не могла разглядеть в темноте, но потом увидела свет, комок странного, переливающегося всеми цветами радуги света, который то ли перекатывался, то ли переползал между кустами к морю.

— Помогите, прошу вас, помогите, — повторял тоненький жалобный голосок. Пенелопе показалось, что он исходит именно от этого странного комочка света, двигавшегося ей навстречу. Забыв про опасность, Пенелопа бросилась к нему через кусты.

Подбежав ближе, она увидела, что комок был размером с теннисный мяч и словно состоял из многоцветных горящих свечечек. Всмотревшись, она разглядела маленькую круглую пушистую птичку с утиным клювом, которая вместо перышек была покрыта яркими язычками пламени. Пламя все время колебалось, и поэтому трудно было разобрать, как именно выглядит существо, но одно было ясно: оно было нездорово. Пенелопа подбежала к птичке и наклонилась, желая взять ее в руки, но та вдруг перекатилась на спину и оттолкнула ее руки своими хрупкими лапками.

— Не трогай меня, — словно выдохнула она. — Подожди, я сейчас переменюсь.

Пенелопа отдернула руки и смотрела во все глаза. К ее удивлению, непонятное существо из многоцветного сделалось молочно-желтым.

— Теперь я холодная, — сказала птичка слабым голоском, — можешь взять меня в руки.