Говорят, под Новый год, что ни пожелается...

Королеву поддержала, пришедшая с ней свита. Первые красавицы бросали на Мираэль завистливые взгляды, обсуждая между собой, но так, чтобы и девушка слышала, что и лицом она не удалась, и уши у нее неправильные, и речь плебейская, двух строк в рифму сказать не может. Такая не может быть избранницей наследника престола! Она не достойна даже рядом стоять с их Эриниэлем!

Из глаз ошеломленной Мираэль, не ожидавшей такого приема от родственников её жениха, сами собой потекли слезы. Девушке захотелось убежать, скрыться от злобных взглядов эльфиек и презрительного — королевы. Она попыталась разжать объятья Эрниэля, но мужчина был сильнее и не отпустил ее, а потом и вовсе подхватил на руки и прижал к своей груди, убирая слезинки легкими поцелуями, успокаивая тихим — люблю. Мягко улыбнувшись ей, он произнес:

Кроме тебя мне никто не нужен!
Повернувшись к матери:
И, мама, с тобой я отныне не дружен,
Она не нужна? Я с ней ухожу!

И принц нежно поцеловал свою избранницу в губы:

Мири, родная, прощенья прошу,
За то, что снобизм из них бьет через край,
За то, что устроили этот раздрай….

И он снова с укором обратился к своей матери:

Но прежде, чем уйти, предлагаю вспомнить,
Откуда ТЫ пришла …или мне напомнить?!
Королева удивленно смотрит на сына:
Откуда Я? Но я родИлась здесь!

Эрниэль качает головой:

О, мамочка, спустись с небес!
И свиту удали подальше,
Меня тошнит уже от фальши!

Королева, молча одним взмахом руки, отсылает своих фавориток, которые послушно удаляются, спустившись с холма в долину и покорно ожидая дальнейшего развития событий. Эрниэль, подумав, решил еще и полог тишины накинуть на всякий случай, все же унижать королеву перед подданными не входило в его планы. Спустив с рук Мири, которую все это время прижимал к груди, мужчина обнял ее за талию, заставляя стоять радом с собой и вновь обратился к матери:

Смотри, откуда ты взялась,
И где, цыганкой, родилась…

В воздухе возникает голографическая картина:

Полыхает огромный костер… бородатые мужики, сидящие вокруг костра, зачаровано смотрят на юную красавицу в коротком красном платьице, которая извивается перед ними в танце, повторяя в своих движениях всполохи костра и сама, как будто ставшая пламенем, зажигая в их чреслах жар, томление и тоску по недостижимому… Тэриэлла — дочь их барона, она неприкосновенна!

Тэриэлла… — шепчет королева…
Как бесстыдно это и смело…

О Боже — это я! Но я не помню, — воскликнула она, закрыв глаза ладонью.

И Эрниэлю пришлось рассказывать своей маме историю ее появления у эльфов. Как его отец, уже будучи Владыкой, отправился за своей истинной парой на планету Табор и украл Тэриэллу откуда. Такие там были обычаи, хочешь жениться — укради. А чтобы будущая королева забыла свое простое происхождение и старые привычки, лучший менталист королевства убрал ненужные воспоминания.

Королева вздохнула и посмотрела на свою будущую невестку другими глазами, а затем подошла к девушке и произнесла:

Сможешь ли простить, невинное дитя?
Во власти слишком долго пребывала я.

И обратившись уже к сыну, продолжила:

Как стыдно мне, прости же, милый!
Благословляю Вас, живите в мире!
Давай, же все начнем сначала,
Как будто встречи не бывало,
Как будто только, что пришли.
И только что здесь вас нашли…

— Я согласна, — Мираэль подошла к королеве, и сама обняла ее в ответ.

Эрниэль позволил свите своей матери вернуться, незаметно подкорректировав их память. Это отняло много магических сил, но того стоило. Принцу не хотелось, чтобы фрейлины помнили, как встретила его невесту Владычица. Сейчас же, когда между его самыми любимыми женщинами был восстановлен мир и согласие, ему хотелось, чтобы все восприняли это как должное.

Девушка стояла и с удивлением наблюдала, как те, что мгновение назад бросали на нее злые завистливые взгляды, почти искренне улыбаются ей. Конечно, Мираэль была рада, что их мнение о ней изменилось, но дружить с такими лицемерками в дальнейшем она не собиралась.

Эрниэль обнял свою невесту со словами:

Да, мама может быть чванливой,
Высокомерно-горделивой,
Как видишь, власть преображает…
Желая лучшего, подчас
Других чрезмерно обижает,
Но больше жизни любит нас