Говорят сталинские наркомы

Признаюсь, мне лично не очень–то было жаль Анцеловича. Я до этого неплохо его знал. Хотя он продолжительное время до назначения наркомом работал в органах государственного контроля, но в моем представлении был каким–то взбалмошным, неуравновешенным человеком. Любил рисоваться на людях, показать себя. В разговорах с людьми старался переговорить их. Вступать с ним в разговор — значило впустую терять время. Он слушал только себя. Анцелович начинал философствовать. Задавал вопросы и сам же на них отвечал. На первый взгляд казалось, что он обладает большим дарованием, но у него совершенно отсутствовало то, что можно было назвать логикой.

— Когда Вы научитесь по–настоящему, оперативно заниматься делами?..

Сталин прищурил глаза, чтобы пристальнее рассмотреть Анцеловича. Тот чуть отвернулся в смущении и проговорил:

— Постараюсь все исправить, товарищ Сталин.

— Вам даже не стыдно за свой проступок и за это Вы вдвойне виноваты. Есть люди, которые все откладывают до завтра, так и Вы. Но Вы рискуете, что завтра Вас унесут из дома вместе с кроватью.

Анцелович был смущен как мальчик, его глаза блуждали по сторонам, руки он прятал то в карман, то сплетал их спереди, словно не знал, как от них избавиться, длинные волосы спадали на влажный лоб…

— Опасными руководителями являются слабовольные люди, пригодные ко всему и ни к чему, — продолжал Сталин. — Вы, наверное, держите в запасе объяснение, что были заняты не менее важными делами?

— Да, увлеклись другими делами, в частности, подготовкой к сплаву леса.

— Значит, некогда было! — ехидно проговорил Сталин. Люди, которым всегда некогда, обыкновенно ничего не делают. Как Вы могли ложиться спать, прежде чем не дали себе отчета, что за день Вы сделали? Потеряешь время — не вернешь, как пролитую воду не соберешь.

— Постараюсь исправить, товарищ Сталин, — снова повторил Анцелович.

— Исправить, — иронически произнес Сталин. — Когда? У наших недругов вызывает удивление, что мы — палец о палец не ударили, чтобы взять в свои руки добро. А Вы сидите у себя в кабинете, словно крыса в сейфе, и ничего не предпринимаете.

Язык Сталина был острым, и он беспощадно разил им Анцеловича.

Между тем Анцелович на эти слова ничего не сказал, продолжая молчаливо смотреть на Сталина.

Для меня молчание Анцеловича было непонятным. В моих глазах он вроде был человеком смелым, волевым. «Скажи, наконец, когда и что сделаешь», — подумал я.

— Кажется, дело простое, — продолжал Сталин, — а тут тупое успокоение на своем месте.

— Да, — извинился, наконец, Анцелович, — мы явно упустили время, товарищ Сталин.

Но опять–таки он не заверил вождя о том, когда и какие меры примет наркомат.

— Вам, вероятно, часто приходилось хлопать себя по лбу, когда забывали то, что должны были сделать?

— Поправим дело, товарищ Сталин, — сказал Анцелович.

— А когда, как? Я понимаю, Вы пока еще сами не знаете, Вам еще помощники не подсказали. Вот видите, каков нарком! Гремит как пустой бочонок. А ведь из слов моста не построишь — нужны бревна… На большом месте сидеть — надо много ума. А Вы? — Сталин махнул рукой и чуть повернул голову в сторону Молотова:

— Нашли кому доверить дело! Разве можно мириться…

Он не договорил и добавил: «Пустой мешок не заставишь стоять».

Было ясно, что хотел сказать Сталин. Пост наркома был не по плечу для Анцеловича. Он казался не тем, чем являлся на самом деле и явно утрачивал доверие к себе.

Молотов, придерживаясь за спинку кресла, стоял и не спускал с Анцеловича глаз, словно желая о чем–то напомнить ему.

На реплику Сталина Молотов не проронил ни слова. Он лишь отвел взгляд от Анцеловича и подобострастно посмотрел на вождя. Было видно, что близкие соратники Сталина относились к нему с великим благоговением и ни в чем не перечили ему.

Немного успокоившись, в сдержанном, но суровом тоне Сталин перешел к тому, что и как надо сделать. Он излагал это строго, даже, пожалуй, с подчеркнутой суровостью и в заключение сказал:

— Мы должны быстро пустить в действие заводы и так сделать, чтобы враги позеленели от зависти. Ясно?

— Да, товарищ Сталин, — быстро ответил Анцелович, почувствовав некоторое смягчение обстановки.

— Можете поправить дело? Честный отказ лучше затяжки, — сказал Сталин. У Анцеловича заблестели глаза. Он выпрямился и ответил:

— Все поправим, товарищ Сталин. В течение двух дней пошлем специалистов и вслед за ними начнем направлять квалифицированных рабочих.

— Смотрите! Обманете нас однажды, а себя навечно. И лягушка может утонуть.

— Не подведу.

— Идите, поправляйте дело.

— Слушаюсь! И Анцелович бодрой походкой вышел из комнаты… В этот момент я подумал: «Не знаю, что больше в его поведении: глупости или хитрости».

Сталин посмотрел в сторону Булганина.

— Проследите, чтобы в львиной шкуре не завелась моль.

Он подошел ко мне.

— Так Вы Чадаев?

— Да, я, Иосиф Виссарионович, — робко ответил я.