Говорит Альберт Эйнштейн

Найти общий язык Альберту удается только с учителем Закона Божьего. Тот благодушно относится к Альберту. На его занятиях все идет хорошо до тех пор, пока учитель не приносит на урок здоровенный гвоздь. С гордостью он сообщает классу:

— Гвозди, которыми Иисуса прибивали к кресту, выглядели так же.

Эта наглядная демонстрация лишь подогревает антисемитские настроения среди школьников, которые без колебаний выплескивают на Альберта всю свою злобу.

За веру в правду и справедливость они дразнят его Честным Джоном. Но в ответ на издевки Альберт может только скривиться, смерить обидчиков саркастическим взглядом или выпятить дрожащую нижнюю губу. Он учится в такой же обстановке, как и многие забитые дети в то время, да и сейчас: атмосфера школы, как и всего общества, отравлена властью, дутыми авторитетами и страхом, более всего страхом. Противоядие одно — сидеть тихо.

Как и его отец, он старается держать язык за зубами.

В конце концов доходит до того, что главный задира-антисемит плюет в Альберта.

— С этого момента ты изгой. Никто больше с тобой не разговаривает. Тебя не существует. Никто, ничто и звать никак. Ты почитай, что пишет Генрих фон Трейчке: «Die Juden sind unser Unglück! Евреи — это наше несчастье! Евреи больше не нужны. Международное еврейство, скрываясь под личиной других национальностей, оказывает разрушительное влияние; мир в нем более не нуждается». И в тебе тоже. Schmutzige Internationale Jude. Паршивый международный еврей.

Альберт побелел от злости. Руки трясутся. Сердце сжалось в груди. Глядя на своих одноклассников, он видит, что все от него отвернулись.

У него вырывается:

— Едва ли в мире найдется страна без еврейской прослойки населения. Но где бы ни проживали евреи, они всегда составляют меньшинство, причем ничтожное, неспособное защитить себя от внешних нападок. Правительства с легкостью прикрывают собственные ошибки, упрекая евреев в поддержке той или иной политической доктрины, будь то коммунизм или социализм. На протяжении всей истории в каких только преступлениях не обвиняли евреев — и в отравлении колодцев, и в ритуальных убийствах детей. Но многие претензии — не более чем зависть, ведь еврейский народ, даром что национальное меньшинство, всегда выделялся непропорционально большим количеством выдающихся общественных деятелей на душу населения.

Весь класс скандирует:

— Жид, жид, по веревочке бежит! Жид, жид, по веревочке бежит!

Некоторые отбивают ритм по партам.

— Жид, жид, по веревочке бежит!

Отворяется дверь в класс.

— Was ist hier los? — перекрикивает этот гам учитель. [Что здесь происходит?]

Оттолкнув его в сторону, Альберт сбегает из Петерсшуле.

Он клянется, что впредь сумеет за себя постоять. А поможет ему в этом семья. В темной фетровой шляпе поверх черных волос, стреляя по сторонам сверкающими карими глазами, он мчится домой, да так быстро, что чуть не отрывается от земли. И напевает «Степку-растрепку» на мотив собственного сочинения.

В 1888 году в Соединенных Штатах основали Национальное географическое общество, а в Соединенном Королевстве опубликовали повесть Конан Дойла «Долина Страха». Тогда же в Браунау, в ста двадцати четырех километрах от Мюнхена, Клара Гитлер забеременела своим пресловутым сыном. Так же как и Ханна Чаплин своим Чарли на Ист-стрит в районе Уолворт на юге Лондона. Альберт Эйнштейн тем временем переходит в межконфессиональную мюнхенскую гимназию Луитпольда.

Ему, как и его одноклассникам-евреям, нравятся уроки Генриха Фридмана. Фридман рассказывает о десяти заповедях и иудейских праздничных традициях. При этом Альберт открыто идет на конфликт с учителями латыни и греческого, чья методика обучения больше походит на муштру. Смириться с этим просто невозможно.

— Учебники! — командует шульмейстер. — Открыть учебники. «Степка-растрепка». Страница первая.

Альберт роняет свой учебник на пол.

— Сиди тихо, Эйнштейн!

— А то что?

— Получишь по рукам.

— И от кого же?

— От меня.

— Не нужен мне ваш учебник.

— Еще как нужен.

— А если я уже знаю первую страницу наизусть?

— Ничего ты не знаешь.

— Знаю.

— Лжешь.

— Вы уверены?

— Ничего ты не знаешь.

Учитель на глазах теряет самообладание.

В классе раздаются сдержанные смешки.

— Молчать! — взрывается учитель. — Ну, Эйнштейн, давай!

Альберт испускает театральный вздох.

— Как вам угодно.

И декламирует «Степку-растрепку» на латыни.

Учитель твердит ему:

— Жирный недомерок. Беспрока. Жалкий неудачник.

— А может, в жизни я добьюсь не меньше вашего, с той лишь разницей, что поле деятельности выберу сам, — ухмыляется Альберт.

— Вон! Марш домой. Raus! Raus![5]

^{ЭТО МОИ ОДНОКЛАССНИКИ В ГИМНАЗИИ ЛУИТПОЛЬДА. Я В НИЖНЕМ РЯДУ, ТРЕТИЙ СПРАВА}

Вскоре после этого случая Альберт с головой погружается в доказательство теорем, решая задачи дома — просто для себя.