Говорит и показывает. Книга 2

Хотя бы при свете рассмотреть её, худая совсем, как из Освенцима. Маюшка тоже не надела шлем, обняла меня, приклонившись головой к спине. Вот горе-то… какое же горе, Господи, как же я… как же я переживу это?..

Ехать бы так сотни и сотни километров, как мы ехали в Прибалтику в том году. Тогда я не думал, какое это наслаждение – вот так ехать с ней. Или думал?

Ночная столовка недалеко, я остановился, мы слезли, сквозь стеклянные окна видны внутренности кафешки, тут и сидячие столики есть, пусто, несколько страшноватых мужиков сидят с пивом и стоят за круглыми стоячими столами. Я взял лимонад и по два засохших бутерброда с сыром. Бумажные стаканы, бумажные тарелки, и то хорошо, кое-где вместо стаканов майонезные баночки, как анализы мочи… газированная моча… крошки на столе, разводы от засохшего лимонада или пива. И запашок тут, конечно: столы, стены сам воздух пропитались запахом кислого перегара…

– Ю-Ю, я… – Маюшка опустила лицо, смотрит в свой стаканчик. – Прости меня? Простишь когда-нибудь?

– Не надо, Май. Хватит. Я всё понял, я…

Ещё извинениями замучит…

– Его косуха что ли? Сними, жарко.

Она поглядела на себя, расстегнулась и сняла, всегда была послушной. Так и есть – синяки на руках. На левой больше, на правой… от пальцев и от… что это, какие-то полосы… ремень? Господи…

– Тебя… Виктор бьёт тебя?

Маюшка поморщилась:

– Не надо, Ю-Ю… – она нахмурилась, но потом всё же ответила, некому ей больше об этом сказать… – бьёт. Лупит ремнём с остервенением, так, что… думаю ему хотелось бы, чтобы меня не было вообще… ненавидит, будто я… Хотя правильно… – она не смотрела на меня, говоря это. Будто внутренний монолог выдавала. Себе навнушала чёрт знает что!

– Их допекли всех, какую гулящую воспитали… А папу вообще… Будто он… Представляешь?

– А они тебя изводят. Что ж ты… даже не сказала? Ни слова не написала. Май, почему? Ты же всё обещала говорить? – сказал я, рассматривая её.

И футболка на ней тоже не наша. Как похудела, бедная девочка, шейка торчит, концы ключиц обозначились, раньше не были видны, даже скулы проступают, когда говорит… И веснушек нет ни одной, всегда летом усыпали лицо мелкими солнечными лучиками. Солнца не видело совсем это личико…На что способны люди, своего ребёнка так довести… «Люди любят терзать тех, кто рядом» … волосы в косе растрепались, только волосы всё те же… Ах, Маюшка…

– Я не хотела, чтобы ты… чтобы мучился, чтобы думал, что ты виноват. Чтобы тебе было больно. Ерунда это всё… За тебя я всё бы вытерпела, мне плевать, они меня не заставят тебя не любить. Или жалеть о том, что было у нас. И что есть…

Есть? Я смотрю на неё. Конечно есть, не приехала бы, даже и не вспомнила, если бы не было. Но…

– Ты не думай… Только пожалуйста не думай, что ты… что ты виноват…

– Я виноват, Май, не надо… – начал я.

Но она перебила:

– Это я виновата. Я! И правда ведь получаюсь гулящая…

Нет, терпеть это больше нельзя. С этим самоуничижением надо кончать.

– Дура что ли совсем?! – воскликнул я. – Чтобы не слышал больше никогда, поняла? Я… – у меня перехватило горло, так хотелось сказать, что я люблю её, но сейчас это… некстати? Я просто опустил лицо, доставая сигареты.

Маюшка взяла стаканчик, пьёт жадно, будто вспомнила, что хотела пить, а ведь никогда не любила лимонад. Пепси-колу или фанту, но не «Буратино».

Может, никотин хотя бы как наркотик подействует? Может чуть притушит эту боль?..

Но… может быть…Попробовать хотя бы что-то вернуть, отвоевать назад… Что-нибудь, чего он ей дать не сможет… Я не смогу жить, не видя её, я три месяца не живу, словно в анабиозе замер. А если совсем, лучше сдохну сразу…

– Ты вот что, Май, во-первых: про какую-то там вину забудь, – я выдохнул дым, уже расперший меня. – Во-вторых: я поеду с тобой, объясню Витьке кое-что. И в-третьих: поедешь учиться, ясно?

– Они не пустят, – мяукнула она, всё же светлея взглядом.

– Пустят. Теперь я разозлился. Он был прав, но теперь я. Готовилась к экзаменам-то или как?

– Готова я. И ещё стану готовиться, если… но как?..

– Выбью общагу тебе, не так давно я институт кончил, связи ещё кое-какие остались. Документы ещё не принимают, с первого? Да и вот что… будешь на мои деньги жить, ясно? У них ничего не бери. Пусть подавятся.

– Но… я…

– Я ничего не прошу за это, Май, если ты подумала… – поспешил добавить я, гася сигарету. – Хочешь, вообще можешь не встречаться больше со мной, я могу тебе книжку завести или переводить…

– Да ты что?! Наказать меня так хочешь? Ю-Ю, я не смогу жить, если не буду видеть тебя! Я уже чуть не умерла… Ты же…

И заплакала опять. Похоже, кингстоны открылись сегодня, только эти воду выливают, а не вливают…

Я подошёл к ней, она обняла меня, прижавшись лицом к моему животу.

– Не бросай меня, Илюша…

И тут мы услышали и увидели через грязнущее пыльное стекло забегаловки, что подъезжают несколько мотоциклов. Это же наши, с «Горы». Начали заходить, распространяя шум и запах бензина, промасленных штанов и курток, крепких яиц и адреналина.

– О, Туманыч! Давно не видались! Куда пропал-то, всю весну мимо? – они пожимают руки, хлопают по плечам, смеются.