Говорит и показывает Россия

Примаков не делал резких движений. В сущности, главным его достижением было как раз то, что он почти не предпринимал никаких действий, позволяя экономике адаптироваться к кризису. Девальвация рубля и рыночные реформы предыдущих нескольких лет, главной из которых было узаконивание частной собственности, вскоре привели к восстановительному экономическому росту. И хотя Примаков имел весьма отдаленное отношение к оздоровлению экономики, он оказался в выгодном положении. Рейтинг его популярности пошел вверх, но не потому, что он что-то делал или не делал, а просто потому, что он производил впечатление крепкого государственника. Куда больше, чем экономика, Примакова заботили СМИ и то, что они о нем говорили и писали.

В чтении газет, в просмотре новостных программ сказывалась старая советская закалка. Он часто вызывал к себе главных редакторов и владельцев СМИ, чтобы высказать им свои претензии. По воспоминаниям Ельцина, однажды Примаков принес на встречу с ним “особую папку” с газетными вырезками, где была собрана вся критика в адрес его правительства, причем отдельные слова и предложения были подчеркнуты фломастерами. Ельцин, всегда спокойно и по-царски снисходительно относившийся к тому, что его полощут в СМИ, чрезвычайно удивился и сказал: “Евгений Максимович, я уже давно к этому привык… Обо мне каждый день пишут, уже много лет, знаете в каких тонах? И что же, газеты закрывать?”[338].

Российским либеральным журналистам – тем, кто принял сторону Ельцина в 1993 году и во многом задавал тон в 1990-е, – Примаков казался стилистически чужим. Их раздражали повадки премьер-министра, выдававшие в нем ископаемое советского периода. В лучшем случае такой человек вернет Россию в эпоху застоя, шептало им чутье. А в худшем – возродит сталинские методы управления – в облегченной форме. Взгляды Примаковы были далеки от либеральных, и все же он был прагматичным и разумным политиком, действительно хорошо знавшим страну и государственную систему. Александр Яковлев полагал, что “демократы напрасно принимают Примакова в штыки – консерватор! Он не консерватор, он просто не торопится с выводами. То, что можно сказать сегодня вечером, он предпочтет сказать завтра вечером”[339].

Но конфликт журналистов с Примаковым был вопросом власти и влияния. На протяжении 1990-х журналисты активно пользовались своим чрезвычайно привилегированным положением и статусом. Примаков журналистам не доверял и видел в них не союзников, а конкурентов за власть и государственную повестку. Как государственник он, естественно, был более склонен опираться на старую номенклатуру: на спецслужбы, чиновников и дипломатов. Первым делом Примаков ограничил журналистам доступ к правительству, устроил выволочку телевизионному руководству за искажение и очернение его образа и принялся растолковывать, как и о чем нужно делать репортажи. Журналисты восприняли это скорее как оскорбление, чем как угрозу. Утрату своего прежнего влияния они связывали именно с Примаковым. Ельцин написал в мемуарах: “Вольно или невольно Евгений Максимович консолидировал вокруг себя антирыночные, антилиберальные силы, вольно или невольно наступал на свободу слова”[340]. Вдобавок премьерство Примакова совпало по времени с резкой сменой отношения к Западу в России.

Главным международным событием, выпавшим на премьерство Примакова, стали бомбардировки Югославии силами НАТО, начатые в связи с этническими чистками албанского населения в Косово, которые проводились с одобрения президента Союзной Республики Югославия Слободана Милошевича. Накануне натовских ударов, 23 марта 1999 года, Примаков вылетел на переговоры в Вашингтон, где должен был обсуждать финансовую помощь для России. Уже находясь в воздухе, он узнал о том, что воздушный удар по Белграду неотвратим. Тогда Примаков сделал свой главный символический жест: велел развернуть самолет прямо над Атлантикой и лететь обратно в Москву.

На следующее утро “Коммерсантъ” вышел с короткой статьей на первой странице, отразившей чувство ярости, которое испытывало большинство российских журналистов по отношению к Примакову. Гнев и сам пафос заметки были нетипичны для “Коммерсанта”, который обычно придерживался саркастично-отстраненного тона. В заголовке не было и тени стеба, зато присутствовали злость и домысел: “15 миллиардов долларов Россия потеряла благодаря Примакову”. Такая цифра выводилась из стоимости всех договоров и соглашений о кредитах, которые Примаков мог бы подписать в Америке, – однако он