Говорит и показывает Россия

Шнуров был двойником и одновременно противоположностью Данилы. Данила нес в себе заряд национализма, если не фашизма – во всем его коварном и опасном обаянии. Шнуров же был концентрацией пьяного нигилизма и гедонизма. Дух путинской России витал где-то между этими двумя персонажами. Выразителем этого духа был Владислав Сурков – формально советник Путина по внутренней политике, а по сути манипулятор, мистификатор и иллюзионист раннего путинизма.

Сурков был родом из Чечни; не доучившись на факультете режиссуры массовых театрализованных представлений московского Института культуры, он отслужил в армии, в спецназе ГРУ, затем какое-то время работал у магната Михаила Ходорковского – сначала как охранник, потом как пиарщик; ненадолго задержался в “Альфа-Групп”, у другого олигарха, Михаила Фридмана, и в конце концов попал в кремлевскую администрацию, где занял кабинет, ранее принадлежавший главным советским идеологам. Только, в отличие от своих предшественников, Сурков не имел никакой идеологии. Он творил политическую реальность из симулякров, фантомов и миражей. На первый взгляд, Россия обладала всеми атрибутами демократии: в ней были и разные политические партии, и выборы. Но большинство партий контролировал Кремль, а выборы, которые по идее являются механизмом упорядоченной передачи власти, превратились в механизм, гарантирующий ее несменяемость. Сурков строил комнату кривых зеркал. Те, кто пытался соперничать с Кремлем, в итоге боролись лишь с собственным искаженным отражением.

В начале 2000-х годов Сурков попытался привлечь и встроить в свою конструкцию и Данилу Багрова из “Брата-2”, и Шнура. Один был нужен для продвижения национализма, другой – для поощрения гедонизма и разврата.

В 2003 году Сурков придумал и провел в российский парламент фальшивую левую националистическую партию под названием “Родина”, которую возглавил демагог и популист Дмитрий Рогозин, устраивавший кампании против иммигрантов и олигархов. На думских выборах его партия набрала 9 % голосов. Путин и его “Единая Россия” оказались на политическом “рынке” в качестве единственной альтернативы темным силам националистов. Год спустя, после “оранжевой революции” в Украине, Сурков организовал молодежное движение “Наши”, которое должно было противостоять угрозе цветной революции в России. Название было литературное. У Достоевского в “Бесах” Петр Верховенский, провокатор и мистификатор, определяет кружок псевдосоциалистов, куда он намерен ввести “князя тьмы” Ставрогина, как “Наших”. По дороге Верховенский поясняет Ставрогину: “Знаете еще, что говорит Кармазинов: что в сущности наше учение есть отрицание чести и что откровенным правом на бесчестье всего легче русского человека за собой увлечь можно”.

И уже после заседания кружка изумленный Ставрогин полуспрашивает-полуутверждает: “Вы, стало быть, и впрямь не социалист, а какой-нибудь политический… честолюбец?”

И Верховенский соглашается: “Мошенник, мошенник…”

За всеми этими политическими играми, которые Сурков называл “суверенной демократией”, стояло не видение будущего России и не амбициозное желание возродить империю, а нечто куда более примитивное: тяга к личной власти и деньгам. Как писал социолог Александр Ослон в середине 2000-x, “дух денег”, завладевший страной еще в 1990-е, стал для многих, особенно среди правящей элиты, и мировоззрением, и идеологией, и даже религией. В отличие от Данилы Багрова, убежденного в том, что правда сильнее денег, Кремль считал, что вообще никакой правды не существует, что сила – только в деньгах, что никаких моральных ценностей нет и что единственное различие между политиками в России и на Западе состоит в том, что западные политики искуснее прячут собственный цинизм за лицемерными разглагольствованиями о демократии. А раз у новой российской элиты есть деньги, она может обзавестись и западным образом жизни, и лояльностью населения, не усложняя себе существование всеми этими “ценностями”, которые, по ее мнению, являются всего лишь красивой упаковкой.

В активном классе дух денег не только утвердился как основа системы ценностей, но и обусловил придание высшей значимости процессам “делания денег”. Но если первые адепты “духа денег” делали свое состояние в условиях рынка посредством собственной предприимчивости, то их последователи, пришедшие во власть вместе с Путиным, начали делать деньги посредством государства, провозглашенного Путиным как основная ценность. Таким образом устранялся конфликт между “долгом” службы государству и личным обогащением. Напротив, долг предполагал личную выгоду.