Говорить ли президенту?

Марк не мог смотреть ей в глаза. Он сел и уткнулся глазами в ковер.

— Я… я не хочу лгать тебе, Элизабет. Пожалуйста, не…

— Почему ты преследуешь моего отца? — требовательно спросила она. — Неудивительно, что когда вы встретились в «Мейфлауэр», твое лицо показалось ему знакомым. Ты регулярно посещал его заседания в комиссии и наблюдал дебаты в сенате.

Марк молчал.

— Ладно, можешь не объяснять. Я же не слепая. И вот к каким выводам я пришла. Я — часть операции ФБР. Боже мой, ты ведь трудишься до поздней ночи, верно, агент Эндрюс? Для человека, отобранного работать на таком участке, как дочери сенаторов, ты чертовски неумел. И много дочерей сенаторов тебе удалось соблазнить за эту неделю? Удалось добыть что-нибудь ценное из этой грязи? А почему, собственно, не заняться еще и женами? Твое мальчишеское обаяние, думаю, возымеет на них большое действие. Хотя, должна признаться, я тебе почти поверила, несчастный пройдоха.

Несмотря на то, что во время своей обличительной речи Элизабет изо всех сил пыталась сохранить ледяное спокойствие, она закусила губу. К горлу подкатил комок. Марк по-прежнему не мог посмотреть на нее. В ее голосе слышались гнев и слезы. Но через секунду она справилась с собой. Голос сделался ледяным.

— А теперь, пожалуйста, оставь меня, Марк. Сейчас же. Я все сказала и надеюсь больше никогда тебя не встречать. Может быть, тогда я снова смогу хоть немного уважать себя. Уходи! Ползи назад, в тину.

— Ты все неправильно поняла, Элизабет.

— Знаю, знаю, бедный непонятый агент. Конечно, ты любишь меня ради меня самой. И в твоей жизни нет другой девушки, — с горечью проговорила она. — По крайней мере, пока ты не приступил к новому делу. Что ж, считай, что задание только что для тебя закончилось. Иди поищи еще чью-нибудь дочь и соблазняй ее враньем про любовь.

Ее не в чем было упрекнуть. Не сказав ни слова, Марк вышел.

Он ехал домой в оцепенении. Люди, сидевшие в машине, которая шла за ним, наоборот, были особенно внимательны. Приехав, Марк отдал ключи Саймону и на лифте поднялся к себе.

Черный «бьюик» стоял в ста ярдах от здания. Двое людей видели свет в квартире Марка. Он набрал шесть из семи цифр ее телефона, но потом повесил трубку и погасил свет. Один из людей в «бьюике» снова закурил, вдохнул дым и взглянул на часы.

После долгих месяцев переговоров, запугиваний, уговоров и угроз законопроект о владении оружием наконец должен был быть представлен в палату представителей для окончательного одобрения.

Этому дню суждено стать важнейшей вехой в американской истории. Даже если за время пребывания на посту Флорентине не удастся сделать ничего больше, она сможет гордиться одним этим делом.

Что может помешать этому теперь? В тысячный раз задавала она себе вопрос. И в тысячный раз в ее мозгу проносилась одна и та же ужасная мысль.

Она снова заставила себя не думать об этом.

Четверг, утро, 10 марта

5 часов 00 минут

Директор проснулся как от толчка. Не стал вставать, а просто лежал в полном изнеможении; в этот час не оставалось ничего другого, кроме как лежать, глядеть в потолок и думать. Впрочем, и это не очень помогло. Он вновь и вновь прокручивал в голове события последних шести дней. Отменить операцию можно было лишь в самом крайнем случае: это значит, что сенатор и его приспешники выйдут сухими из воды. Быть может, они уже обо всем пронюхали и легли на дно — зализывать раны и готовиться к новой попытке? Так или иначе, решение предстояло принять ему.

Сенатор проснулся в 5.35 в холодном поту — впрочем, в эту ночь ему почти не удалось сомкнуть глаз. Ночь выдалась злая, с громом, молниями и сиренами. Звук сирен вышибал у него пот. Он не ожидал, что будет так нервничать. Услышав три гудка, он едва удержался, чтобы не позвонить председателю и не отказаться от участия в деле, несмотря на последствия, о которых ненавязчиво, но часто обмолвливался председатель. Но образ мертвой Кейн у его ног напомнил сенатору, что даже сейчас все смогут точно вспомнить, где он находился, когда было совершено покушение на Джона Ф. Кеннеди, и сам он никогда не сможет забыть, где был в момент смерти Флорентины Кейн. Впрочем, это пугало меньше, нежели мысль, что его имя появится в заголовках газет, репутация будет навсегда погублена, а карьера окончена. И все-таки он едва не позвонил председателю — правда, скорее затем, чтобы обрести уверенность, хоть они и договаривались не вступать в контакт до следующего утра, когда председатель уже будет в Майами.

Пять человек уже умерли, но это вызвало лишь легкое волнение; смерть президента Кейн громом отзовется во всем мире.