Говорит седьмой этаж(Повести)

— Та-ак… — протянул Веник. — Только вы уж очень густо… И много… И к чему вообще?..

— Во-первых, не «вы», а «ты»! — сердито сказал Саша. — А во-вторых, совсем не густо: маслом кашу не испортишь! Теперь, когда придешь домой, задери рубашку и покажи своей маме. Понятно? И так каждый день будем делать. А ты, вместо того чтобы в поликлинике в очереди торчать, будешь с нами на плоту плавать.

И тут только я все понял! Теперь, значит, в нашей корабельной команде будет хоть один рядовой матрос. Молодец Саша, ловко придумал!

Я становлюсь поэтом

И снова — уже в который раз! — меня спугнула Липучка. Как только я с тяжелым сердцем (мне нужно было заниматься уже по восемь часов в сутки!) уселся за стол, она, даже для виду не постучавшись, влетела в комнату.

Я натренированным броском спихнул тетради и учебники под стол, а Липучка, размахивая газетой, не заговорила, а прямо-таки закричала:

— Ой, теперь я все знаю! Теперь я все знаю, Шура!

— Все знаешь? Про меня?.. — Я испуганно стал пятиться к окну.

— Да, все знаю! Здесь все написано! — Липучка перешла на таинственный полушепот. Она выставила вперед номер «Пионерской правды», словно собираясь выстрелить из него мне в самое сердце. — Здесь все написано! А ты скрывал! И как тебе не стыдно, Шура! Как тебе не стыдно!

«Что там написано? — с ужасом подумал я. — Может быть, поместили заметку про мою двойку? А что ж такого, вполне возможная вещь! Ведь высмеивают там таких вот вроде меня, безграмотных двоечников. Теперь все погибло: Саша будет презирать меня. И Липучка тоже. И даже Веник. И дедушка все узнает. И тетя Кланя. Какой позор! И почему я сразу все по-честному не рассказал? Отличник! Образованный москвич! Выпрыгнуть, что ли, в окно и навсегда избавиться от позора?» Но в окно выпрыгивать было бесполезно: дедушка жил на первом этаже.

А Липучка все наступала:

— Зачем же ты скрывал от нас? Зачем?

— Я все расскажу вам. Честное слово, все расскажу, — забормотал я. — Мне просто было стыдно, очень стыдно…

— Стыдно? — Липучка вытаращила зеленые глаза. — Разве этого можно стыдиться? Этим надо гордиться!

«Уж не укусила ли ее настоящая бешеная собака? — подумал я. — Или она просто издевается надо мной?»

— Да, этим надо гордиться! — торжественно повторила Липучка. — Я выучила их наизусть!

И она вдруг стала читать стихи:

Как серебро, вода сверкает.
Мы поработали — и вот
Поплыл, торжественно качаясь,
Поплыл наш самодельный плот!

Пусть не в просторе океанском —
По руслу узкому реки,
Но есть и мостик капитанский
И есть герои-моряки!

Пусть поскорей промчатся годы,
Мы закалимся, подрастем —
Тогда красавцы пароходы
По океанам поведем!

Липучка прочитала стихи с таким вдохновением, что я даже заслушался, прижавшись к подоконнику. Потом она взглянула на меня глазами, которые были полны, как говорится, неописуемого восторга.

— И этого ты стыдился? Этим нужно гордиться! — повторила она. — Поздравляю тебя! Поздравляю тебя, Шура! Ты — настоящий поэт!

— Я?.. Поэт?..

— Ой, не притворяйся, пожалуйста! Хватит уж скромничать, хватит! Тут же русским языком написано: «Саша Петров, Москва».

Я схватил газету — и в самом деле, под стихотворением стояла подпись: «Саша Петров». Бывают же такие совпадения!

— Я уже всем газету показала, всем! — затараторила Липучка. — Ой, какой же ты молодец! Наш плот прославил! Прямо на всю страну! Только почему ты написал «Москва»? Написал бы лучше «Белогорск». Ведь ты здесь сочинял? И даже прикрасил кое-что! Но это ничего — поэты всегда так делают. А кто это «герои-моряки»? Веник, да?.. — Липучка затрясла плечами, схватилась за живот. — Ой, а я ведь сразу заметила, что ты в рифму говорить умеешь! Еще в самый первый день. Помнишь: «не плот, а флот», «он — не Антон»?.. А потом я заметила, что ты по утрам так задумчиво-задумчиво сидел за столом. А только я входила — и ты сбрасывал тетрадь под стол. Думаешь, я не заметила? Ты по утрам стихи сочинял? Да?.. Вот и сейчас даже тетрадка под столом валяется. В ней новые стихи, да?

Липучка, пригнувшись, бросилась к столу и схватила тетрадку. Я кинулся за ней: ведь там, в тетрадке, были советы нашей учительницы русского языка, как лучше мне подготовиться к переэкзаменовке.

Я вырвал тетрадку:

— Это не стихи… Это… совсем другое…

— Ой, как же не стихи? Опять обманываешь, да?

— То есть там стихи… Но я еще не могу их показать. Я еще…

— Ой, покажи! Покажи! Прямо любопытно до ужаса!

— Нет-нет, — сказал я, поспешно пряча тетрадь под скатерть. — Сейчас нельзя… Я еще не обработал как следует. Вот обработаю — и тогда обязательно прочитаю…

— Новое стихотворение, да?

Я неопределенно пожал плечами.

— Ой, понимаю! Писатели всегда много раз переписывают свои произведения. Вот Лев Толстой, например, «Войну и мир» семь раз переписывал. Я сама где-то читала…