Грааль и Откровение Иоанна Богослова. Философия благородства

Итак, может, все-таки, именно философия благородства способна дать надежду на счастье? Тогда философия благородства должна быть парадоксальна, поэтична, эстетически созерцательна и, самое главное, романтична. Романтичная философия в вузах не преподается, а зря. Такая философия по справедливости должна бы быть, наверное, вовсе не боковой ветвью на древе философии, а скорее ее вершиной. Если ее отделить, останется схоластическая, теоретическая, аналитическая и профессиональная наука. Настоящий мудрец – всегда романтик. Невозможно сохранить за собой звание мудреца и философа, не овладев философским осмыслением самого феномена романтичности. Истина без романтики – это, сколь угодно научная, но иллюзия. Любая теоретически и научно доказанная истина без романтики есть временное заблуждение, которое человечество рано или поздно преодолеет. Без романтики или вне романтики любое научное знание оказывается не просто скучным, занудным и пошлым, но и ошибочным! А за ошибки всегда приходиться платить. Другое дело, что романтизм бывает разный. Чистый и нечистый, светлый и темный, святой и грешный, временный и вечный. И это имеет свои последствия и проблемы, например, юношеский романтизм часто неотделим от юношеского демонизма, который и поныне изучается психологами, социологами и проч. И от такого романтизма, "хлебнув" всяких неприятностей, в определенном возрасте отказываются как от грехов и ошибок юности. Что же касается романтизма светлого, чистого, святого и вечного, то он обретается только в Боге, и по-другому не доступен.

Если не существует неромантической истины, то и подавно не существует неромантического счастья. Счастья без романтики не существует не только в реальности, но и даже в идее. Например, молодежь хоть и смутно, но еще представляет себе счастье, как нечто именно романтическое, и мечтает о нем. А в трезвом возрасте от такого рода мечтаний приходится отказаться, т.к. взрослая жизнь диктует свои законы. С возрастом романтизм или растворяется, исчезая в будничных заботах взрослой жизни, или становится сознательной жизненной позицией, которая требует не только философского осмысления, но некоей философской самозащиты, т.к. сильно противоречит идеологическим и практическим устоям обывательского окружения. Для этого окружения романтизм и реализм не могут быть совместимы. А для романтика наоборот романтическое существование это именно реальность, и поэтому вполне можно быть и реалистом и романтиком одновременно. Старые и закоренелые романтики чаще всего – жизнерадостные оптимисты, хорошо понимающие суть и вкус жизни. Для них счастье – это не обладание чем-то внешним, не пребывание где-то, не достижение чего-то. Но некое внутреннее состояние души, становящееся со временем типом сознания, сутью личности. Счастье – это тип сознания. Непросто это понять.

Отказ от романтики кончается жизненными тупиками и разочарованиями. Например, после заключения брака люди, столкнувшись со всякого рода трудностями семейной жизни, поневоле становятся трезвыми реалистами. Казалось бы, и правильно делают, что расстаются с юношескими фантазиями, однако, забывая при этом, что не только хлебом единым жив человек. И вот проблема. Родившиеся у них дети живут в романтической реальности, особенно в юности, и взаимопонимание с ними становится трудно, а порой и невозможно. И получается, что по взрослому пренебрежительно, с трезвым и реалистическим высокомерием отказываясь от романтизма, люди неожиданно оказываются в плохом положении. Безнаказанно отвернуться от романтики – не получается. Культура романтических отношений открывается как культура любви, воспринимаемая со стороны как религиозная романтика. Романтизм по странной закономерности всегда возникает на пересечении разных культур. Например, на пересечении древней и современной культур, или на пересечении национальных культур. В том числе на пересечении субкультур разных поколений. Со своими детьми надо быть культурологом.