– Могут и станцевать специально. Если хочешь.
– Танцев не надо. А музыку можно.
– Минуту.
Дэн отошел в сторону, к нему тут же подлетел невысокий человек в бордовом бархатном пиджаке с лоснящимися локтями. Белая рубашка, черный галстук-бабочка. Дэн что-то сказал, мужчина крутанул головой с такой силой, словно она была на шарнирах.
Маруся посмотрела в окно. Вода плескалась с каким-то странным певучим звуком, казалось, если вслушаться, то можно понять, о чем напевают-шелестят волны. И еще на их кончиках вихрились маленькие белые барашки, отчего волны имели нарядный вид – как на строгом платье ажурный воротничок. И вообще ей все здесь ужасно нравилось. Позади остались отчаяние, слезы, отупение, имя «Костя», здесь была только Волга: зеленая вода, светящаяся изнутри, чувство широты и радость, от которой неожиданно резко и больно сдавило грудь. Но это была сладкая боль – предвестник освобождения…
Вернулся Дэн, его черные глаза буквально прожгли ее.
– Сейчас все будет готово. По правилам старинной русской кухни. Поросенок с хреном, расстегаи, огурцы малосольные.
– Поросенок? – почему-то ужаснулась Маруся. – Не надо. Его же… жалко.
– Ну не надо так не надо, какие столичные девушки… чувствительные, – насмешливо сказал Дэн.
Вскоре стол был уставлен тарелками.
– Я столько не съем.
– Оставим персоналу. Можешь не беспокоиться.
Заиграла негромкая музыка.
– Теперь самое время познакомиться поближе. Ты не находишь?
Маруся откровенно струхнула. К чему все сводится? Ее просто хотят в очередной раз элементарно просветить, как рентгеном? Для этого и завели сюда? А она-то думала просто приятно расслабиться и посидеть.
Расстегаи таяли во рту.
– Собственно, особо говорить не о чем, – бодро начала она. – Родилась в Москве двадцать семь лет назад. С половиной.
– Половину опустим. Я люблю круглые числа. Значит, вам двадцать семь лет?
– Да. Ужас, правда?
– Почему – ужас?
– Потому… Сейчас в Москве все активно молодятся. Считается, что и в восемнадцать лет – уже старуха. Все более-менее именитые звезды разводятся со своими старыми супругами-ровесницами и женятся на молоденьких. Такой вот трэнд.
– Тебе это не идет, – спокойно сказал Дэн. – Ни паясничанье, ни попытки выглядеть по-другому.
– А что мне идет?
– Откровенность. – Дэн перегнулся через стол. – Искренность и откровенность – это лучшее, что есть в девушках.
– Мы уже твердо на «ты»?
– У тебя есть другие варианты?
– Хорошо. – Она отложила салфетку. – Начну сначала. Маруся Громова. Двадцать семь лет, не замужем, сотрудник фирмы «Спектр-консультант». Цвет глаз – голубой. Рост метр шестьдесят семь. Вес, – она запнулась, – пятьдесят три. Люблю пассивный отдых: валяться на диване с книжкой или смотреть хороший фильм. Любимые писатели…
– Достаточно…
– Удовлетворила твое любопытство?
Дэн рассмеялся:
– Почти. Хотя многое осталось за кадром.
Дальше был дождь, внезапно обрушившийся с неба, от которого воздух сразу задымился озоном; серый поток лился с неба, а они безучастно смотрели в окно. Несколько раз Маруся перехватывала взгляд Дэна: острый, испытующий. Он как будто бы прощупывал ее, пытался ответить на какие-то свои вопросы. Маруся чувствовала пустоту и легкость, она была свободна… От всех: от Москвы, от Кости, от старых воспоминаний. Правда, может быть, ей это только казалось. Но в данный момент все было именно так, а не иначе.
Дэн довез ее до дома, но всю дорогу молчал, а перед тем как машина тронулась с места, спросил, понизив голос:
– Не хочешь поехать ко мне?
Маруся молчала, она молчала долго. Дэн тоже ничего не говорил. Тишина обволакивала, было томительно сладко, хотелось сказать «да», и гори все синим пламенем, но она медленно покачала головой, слова застревали в горле. Она не знала, сделала ли она ошибку или все-таки поступила благоразумно, правильно… Ответа на этот вопрос не было, и когда Маруся, приехав домой к Капитолине Михайловне, разделась и легла в постель, то лежала какое-то время без сна, ворочаясь и вспоминая лицо Дэна: тонкие черты и вопросительный взгляд.
Но последнее, что она вспомнила перед тем, как провалиться в спасительный сон, было лицо Кости… И она поспешила уснуть, не желая больше ни о чем думать или размышлять.
Маруся понимала, что от нее ждут интересной концепции выборов, изюминки. Требовалось что-то придумать, но на ум ничего не шло. Очевидно, ее вконец измотали события последнего времени, и мыслительный процесс опустился ниже плинтуса. Она злилась на себя, но ничего не могла поделать. Мелькнула мысль – обратиться за помощью к Марку, но эта мысль так же быстро растаяла, как и появилась. Марк поднимет ее на смех… Или отпустит пару шуточек об ее профпригодности. Точнее – непригодности. Нужно думать самой, соображать. Выдать буйный креатив, как любил говорить ее начальник Владлен Сергеевич….
Маруся злилась на себя, хотя понимала, что это – путь в никуда.
Она посмотрела на листы биографии Ли Освальда.