Грааль никому не служит

– Отнесите подарок в бестиарий. Устройте получше, так, чтобы зверь ни в чём не знал недостатка.

Перед тем как уйти, Красный рыцарь сказал мне с усмешкой:

– Чужак ты, чужак… Встретимся ещё с тобой, обещаю. – Глаза его стали жёсткими. – Когда вернёшься – Визионеру о звере ни слова! Он слишком дорого мне достался. А для верности я тебя прокляну.

* * *

Чувствовать себя ненужным тяжело. К счастью, сир Белэйн обо мне помнил и послал Герцелойну помочь мне. Сам я идти не мог, поэтому розовая дама поймала первого попавшегося слугу (им оказался конюх) и заставила нести меня. Безответный детина даже и не подумал возражать.

Настало время позора и мучений. Лучше бы я один мыкался, ей-богу! Пока мы шли, она успела раз триста назвать меня «деточкой», «бедняжкой» и «милым ангелочком». От её щебета звенело в ушах; она всем рассказывала мою историю. По её словам, выходило, что Итер спьяну решил покуражиться над ребёнком и зверски меня поколотил. Особенно раздражало это дурацкое «поколотил». Просто Андерсен какой-то.

К счастью, Герцелойну почти не слушали. У всех хватало своих дел. Охая и ахая, она доставила меня в клетушку возле покоев фрейлин. Там конюх уложил меня на перину и сбежал. Я остался один на один с Герцелойной и застенчивой длинноносой целительницей.

Дела мои ухудшились. Нога распухла как бревно. При малейшем прикосновении мышцы рвала острая боль. Лекарка, не долго думая, вспорола штанину. Ух, как я выл!.. Посовещавшись, дамы облепили разбитое место едко пахнущей мазью и обмотали полотном. Мне выдали хлебец, жареную перепёлку, кружку глинтвейна и оставили одного. Я сидел в кровати, закутанный в одеяло, пил вино и смотрел на закат.

Солнце зашло удивительно быстро – словно рухнуло за крыши домов. Я смотрел в окно, а в горле стоял ком обиды. Где-то гремела музыка, слышались хохот и пение. За дверью проходили люди, чаще всего женщины. Они смеялись и обсуждали всякую свою бабскую ерунду: платья и кавалеров. Ох, как тоскливо… Я принялся мрачно жевать, запивая куропатку вином.

Вино я пробовал с опаской. Из книг и фильмов я знал, что напиться в первый раз – приключение то ещё. Как оказалось, боялся я зря: глинтвейн на меня не подействовал. Наверное, иллюзис сам по себе наркотик и вино в нём не опьяняет.

В дверь постучали.

– Да! – крикнул я с набитым ртом. – Можно!

– Адвей, ты здесь? – Иртанетта заглянула в каморку. Увидев меня, она обрадовалась: – Адвей, слушай… Мне тут… В общем, спасибо тебе за всё.

Она вошла, торопливо пряча у изголовья кровати какой-то пакет. Я смутился. Не люблю, когда хвалят или благодарят. Особенно за дело. Кроме того, та Иртанетта, что пришла меня навестить, ни капельки не походила на девчонку-сорванца, которую я встретил утром.

Наверное, я влюбился. Понимаете, платье, причёска – это неважно. Что, я красивых девчонок не видел? У нас в интернате, когда Основание, они так наряжаются! Нет. Просто сама Иртанетта стала другой. Более взрослой, что ли.

Глядя на меня, она нахмурилась:

– Послушай, Адвей… Ты так смотришь на меня. Что случилось?

– Ты красивая, – сказал я.

– А ты – станешь срединником. И скоро покинешь нас. Я попрошу папу, чтобы он задержал утро. Помнишь, что обещал мне?

Я посмотрел с недоумением.

– Я стану твоей дамой сердца, бестолочь! Не смей отказывать.

Мы расхохотались, и всё стало на свои места. Мы вновь могли шутить, дурачиться, болтать о всяком разном – как прежде.

– Кто такой этот Красный рыцарь? – спросил я. – Почему вы его так боитесь?

– Это старая история. Давай, я расскажу позже, когда уйдём отсюда.

– Уйдём? Куда?

– Ну, понимаешь… Мой отец попросил, чтобы я тебя увела. Люди Итера умеют расспрашивать, особенно Играйс. А на Герцелойну полагаться нельзя: она тщеславна, как сто павлинов. Скажи ей комплимент, похвали причёску, платье – и она выложит все дворцовые тайны.

– Иришка, я не смогу идти – у меня нога разбита. Такие ушибы знаешь, сколько лечатся? Мне однажды на хоккее клюшкой врезали – неделю лежал.

– «Хоккей» – это что? А впрочем, неважно…

Она присела рядом со мной. Нашарила больную ногу, сдавила сквозь одеяло, так, что я ойкнул.

– Сиди, не ёрзай, – предупредила она. – Я попробую вылечить. Меня учили небольшие раны затягивать.

Ничего себе небольшие! До интерната я знал одну девчонку, которая транс-рэйки занималась. Но только она, по-моему, больше о вселенской гармонии болтала, чем лечила.

Я откинулся на подушки. Раненая нога ощущалась болезненной горячей колодой. При малейшем движении мышцы ныли. Начала ли Иртанетта что-то делать или нет, я не знал. Скоро я почувствовал, как в больном месте возник сквознячок. Или нет – потекла вода. Ощущение было приятным; я лежал и не шевелился, боясь спугнуть. Течение становилось сильней и сильней, вымывая боль.

– Вот и всё, – донёсся до меня голос Иришки. – Полностью не вытянуть: там синяк, он через два дня сойдёт. А ходить ты уже сейчас можешь.

Я согнул ногу в колене. Действительно: боли почти не ощущалось.

– Спасибо, Иришка!