Кавалеры Святой Чаши продолжали поиски еще некоторое время; но уже из самого факта, что из изначальной сотни остались в живых только они, должно быть очевидно, что все эти рыцари довольно жестко придерживались того правила, что благоразумие — или, лучше сказать, откровенная трусость — является лучшей частью доблести; к тому же, между прочим, никто из них не знал, что такое Грааль. Три года они наудачу колесили по Альбиону в смутной надежде, что Грааль найдется сам собой в какой-нибудь гостинице или в фургоне грузовика, и наконец большинством голосов пять к одному решили оставить попытки. Их доводы были таковы: Альбион — довольно маленькая страна, и в своих скитаниях они, весьма вероятно, уже наткнулись на искомое; найдите его — таково было повеление Его Величества; нигде не было сказано, что в их задачу входит еще и узнать Грааль, когда они его найдут. Поэтому они выставили общежитие на продажу и пошли получать свои пенсии. Скорее всего, их дело бы выгорело, если бы председателем попечителей пенсионного фонда не оказался твердолобый маг и реакционный альбионский националист по имени Мерлин. Он уперся как баран, настаивая, что для выполнения условий квеста Грааль должен быть принесен в Камелот; если это условие не будет выполнено, сказал он, они могут забыть о своих пенсиях.
Кавалеры решили не падать духом и постараться извлечь наибольшую выгоду из ситуации. Вместо того, чтобы активно искать Грааль, они приняли решение впредь искать его пассивно, то есть заниматься своими делами — в надежде, что дела эти окажутся чем-либо более интересным и доходным, — ожидая, не подвернется ли им эта штуковина случайно. После того, как они вложили весь свой наличный капитал в проект постройки туннеля, соединяющего Альбион с Бенвиком, и этот проект провалился из-за того, что Бенвик исчез в морских волнах, когда до него оставалось каких-нибудь пять миль, они поселились в своем общежитии, сдали помещения на первом этаже одному человеку, который организовывал пилигримские туры, и нашли себе работу на соседней фабрике по изготовлению органических красителей.
Фабрики этой, разумеется, давно уже не существует. Рыцари же до сих пор здесь.
— Разумеется, — добавил печально Бедевер, — за исключением Нантри.
Боамунд украдкой смахнул слезу с глаз и прошептал:
— Он умер?
— Не совсем, — ответил Бедевер. — Примерно шесть месяцев назад он объявил, что с него достаточно, и что он уезжает на юг. Должно быть, его сманил этот малый, который собирался открыть где-то лавку видеопроката. Мерзавец, — яростно прибавил Бедевер, — он свалил, прихватив с собой все наши отпускные. Семьдесят четыре фунта и тридцать пять пенсов. А мы-то хотели этим летом поехать в Уэймут!
— Где это — Уэймут?
Бедевер объяснил.
— И вот теперь, — продолжал он, — придется нам всем торчать здесь, а тут еще и ты появился. Домик у нас довольно маленький…
Тут до Боамунда дошло. Бедевер как раз поднимал к губам стакан джина с тоником, когда в него упала монета. Джин расплескался.
— Понимаю, — сказал Боамунд. — Полагаю, этого будет достаточно.
Бедевер снял ломтик лимона с воротника.
— Я всегда счастлив видеть тебя, — забормотал он, — было бы просто замечательно, если бы ты смог остаться с нами хоть ненадолго, но если ты очень занят и спешишь заняться своими делами, — вероятно, очень важными делами, — ради которых ты здесь появился, то, прошу тебя, не стоит ради нас…
— Вообще-то… — сказал Боамунд.
— …пренебрегать ими. В конце концов, — прибавил он в отчаянии, — мы все здесь занимаемся каждый своим делом, в каком-то смысле, — Туркин развозит пиццу, знаешь ли, а Пертелоп нашел себе очень милую работу тут неподалеку — мойка окон, магазины и офисы, а также жилые дома; Галахад — актер, правда, сейчас он на отдыхе; Ламорак покупает разные вещи и продает их на барахолках; а я… — он запнулся и неожиданно покраснел.
— Продолжай, — сказал Боамунд, заинтригованный. — Чем занимаешься ты?
— Я… Я страховой агент, — пробубнил Бедевер себе в бороду. — На самом деле это очень интересная работа, — быстро добавил он. — Ты даже не представляешь себе, какой широкий разрез общества…
— Страховой агент, — сказал Боамунд.
— Э-э, — промямлил Бедевер. — Кстати, ты, случаем, не хотел бы?..
— Понимаю, — Боамунд нахмурился. На его широком, простом, открытом, честном и — да что там! — глупом лице медленно проявлялось холодное выражение недовольства, как лед, накапливающийся в голосе телефонистки на занятой линии коммутатора. — Ты знаешь, Беддерс, как мы называли тебя в колледже в старые добрые времена?
— Хм-м, нет, — сказал Бедевер. В действительности он имел об этом некоторое представление, и всегда негодовал по этому поводу. По его мнению, нельзя винить человека за то, что он родился со слишком большими ушами.
—