Грабители

Семья Казимиры Вашко жила на Солнечной улице. Тетка – Агата Вашко – работала уборщицей в каком-то министерстве, а ее сын Альфред был подсобным рабочим в частной автомобильной мастерской.

Их уже допросил поручик Соболь, но Кортель хотел познакомиться с ними лично. Они жили в квартире из одной плохо обставленной комнаты и маленькой кухни. Разные банки с маслом, старые автомобильные фары, множество безделушек – все это лежало на полу, стояло на полках, прикрепленных к стене.

– Где она спала? – спросил Кортель, показав свое удостоверение и пожав руку невысокой женщине и огромному детине, смахивающему на боксера тяжелого веса.

– В кухне, пан инспектор, – ответила женщина. – На раскладушке. Где же она должна была спать? В комнате я с сыном, у сына тяжелая работа, он должен иметь условия…

Агата Вашко провела фартуком по стулу.

– Какое несчастье, пан… А еще похороны. Вы думаете, что страховая касса возместит расходы?

– Других родственников у нее не было?

– А откуда? Какой-то дядя в Белостоке, но это такая нищета. Отец умер, когда ей было около пятнадцати, а год назад мать. В школу ходила в Белостоке, но учение ей не шло впрок, вот и приехала сюда… У кого же ей еще остановиться?

– Пани ей помогала?

– Конечно же. Она только на днях нашла себе эту работу, и вот как все закончилось… – Пани Агата вытерла фартуком глаза.

– Она же могла устроиться на фабрику, на завод, поступить в вечернюю школу.

Пани Агата пожала плечами. Альфред вытащил пачку «Спорта» и предложил инспектору.

– Вы знаете, – сказал Альфред, – это тяжелая работа. Да и на учение тоже нужно иметь голову. У нее особых способностей не было. Инспектор молча закурил.

– Она была интересная, – снова заговорила пани Агата. Было видно, что молчание Кортеля ее беспокоило. – Только и всего, что хороша собой. Но что девушка будет с этого иметь?

– Был ли у нее друг, жених?

– Пожалуй, что… – начала пани Вашко, но сын тотчас же ее оборвал:

– Кто-то там возле нее вертелся, пан инспектор, но мы не знаем кто. Иногда ходила… или в кино, или погулять. Как и всякая девушка.

– Вы и в самом деле не видели этого человека, не знаете его имени?

– Нет, – поспешил Альфред.

– Нет, – повторила пани Агата.

Кортель понимал, что они врут. Но почему?

– Я хотел бы осмотреть ее вещи, – сказал Кортель.

Гардероб Казимиры был небогат. В большом старом сундуке лежало три платья, две пары туфель, свитер, юбка, немного белья и разная мелочь… Среди них несколько фотографий мужчины среднего возраста в черном костюме и женщины в платке.

– Родители?

Они одновременно кивнули головой.

Но в сундуке ни одной фотографии парня, ни одного письма. Слишком невероятно. Однако имеет ли это какое-нибудь значение? Не связано же убийство Казимиры Вашко с образом ее жизни?…

– Мы ничего не трогали, – сказала пани Агата. – Мы ведь ее любили. Мой Альфред даже говорил, что если бы она не была его сестрой, то он бы и женился на ней.

– Да что ты болтаешь? – проворчал Альфред. – Но девушка в самом деле толковая. А что этот, в газете, и есть убийца?

Кортель не отвечал.

– Когда вы работаете? – спросил он Альфреда после некоторого раздумья.

– Когда как, – пробурчал снова тот. – Я мойщик машин. Нас двое – я и мой сменщик.

– Что делали три дня назад?

– Сидел дома, как и сегодня. Мама может подтвердить.

Пани Агата тотчас же кивнула.

Кортель понял, что больше здесь делать нечего. Ему казалось, что о Казимире Вашко он знает все или почти все. Но странно, ведь должна же она похвастаться тетке своим парнем, шофером такси? Почему же они молчат? Может, их об этом просил Пущак? Но зачем? Ведь Пущак сам все нам рассказал.

Кортель встал.

– А перед тем как ее взяли к себе Ладыни, где она работала?

– Нигде, – пробормотала Агата. – Иногда у меня на работе случалась уборка или у какой-нибудь другой служащей… Но это все временно.

– А что она делала, когда не было никакой работы?

– Сидела дома, – вставил Альфред. – Она могла так целыми часами… Просто смотреть в окно и молчать. Известное дело, деревня…

На Жолибож Кортель доехал автобусом. Он был голоден, обеденное время прошло, и он зашел в молочное кафе и съел пережаренную яичницу из трех яиц. Ему захотелось немного выпить, но поблизости не оказалось ни одного заведения, где это можно сделать быстро, у стойки… Огромное здание Дома торговли было полно людей. Кортель забежал в него, но, увидев длинную очередь в продовольственном отделе, тут же вышел и направился мимо театра комедии в сторону восьмого района.

Окольские вышли из-за стола. Это был один из тех домов, редких теперь в Варшаве, в которых с особой тщательностью сохранялось что-либо довоенное: столовый буфет, кресла с высокой спинкой, семейные портреты на стенках.

– Кофе или рюмочку коньяка? – спросила Окольская, полная блондинка, составлявшая прямую противоположность своему мужу, высокому брюнету с продолговатым сухим лицом.

Кортель предпочел коньяк.

– Я не испытываю никаких угрызений совести, – сказал Окольский, наполняя рюмки. – Никаких! – повторил он твердо, – Мы с женой сделали для него все, что было в наших силах.