Грабли сансары

– Э! – воскликнула Ася. – Что вы ходите туда-сюда? Если беременности нет, так и скажите! Я знала!

Врач сочувствующе посмотрела на девушку.

– Беременность есть, – сказала она.

Ася не смогла сдержать досаду.

– Кто будет принимать решение? – спросила врач у Богдана Семеновича.

– Какое решение? – спросила Ася.

Лицо у Богдана Семеновича было абсолютно непроницаемо. Он взял врача под локоть и вывел ее за дверь. Ася немедленно вскочила и, поддерживая джинсы, побежала за ними. Благо от двери они не отошли, разговаривали в коридоре. И Ася почти все слышала.

– Это твой ребенок? – спросила врач.

– Я не педофил, – мрачно сказал Богдан, – это мой внук.

– Оу… – сказала врач, – еще круче.

– Да круче некуда. Ну что, аборт? Шестнадцать лет, дура дурой, ребенок ни ей, ни Гришке на фиг не нужен.

– Ну ты же понимаешь, что вероятность синдрома минимальна?

– Я понимаю, что это ее шанс избавиться от ребенка. Гриша, похоже, слился.

– Но первый аборт, шестнадцать лет…

– Отправь ее на анализ крови, – перебил Богдан Семенович, – в любом случае решение принимать не ей.

Богдан Семенович глянул на телефон.

– Все, у меня обход через пятнадцать минут, я пошел.

– Так, а девушке что сказать? – спросила врач.

– Что я вызвал ей такси. Вечером поговорим. Дома.

* * *

Ася молча доехала домой. Полезла в интернет. Выяснила то, о чем до осмотра даже не удосужилась узнать, слишком была подавлена разрывом с Гришей. Это был тест на синдром Дауна. И если врачу не понравилось УЗИ, то «у плода отек воротниковой зоны, что сильно повышает вероятность этого синдрома или других пороков». Но это просто повышает вероятность, об обязательном аборте речи нет.

Вечером пришел Богдан Семенович. Он пообщался с мамой буквально пять минут, и когда Ася вошла в кухню, они уже обо всем договорились. На мамином лице была горечь.

– Я уже договорился, операция завтра. Приедете в клинику к двенадцати. Вас там встретят.

Ася машинально кивнула. Слова «не ей принимать решение» с утра звенели в ушах. А еще «дура дурой» и «шанс избавиться от ребенка».

– И это не обсуждается! – добавила мама.

Это было странно, мама совсем недавно и мысли об аборте не допускала. А теперь – «не обсуждается». Но сейчас Асе было не до маминых изменений настроения.

Она не чувствовала беременность, не думала о ней, собственно, она знать ничего не хотела о ребенке, который рос где-то у нее внутри. И мысль о том, что завтра его не станет, не должна была ее задеть. Но неужели так можно? Говорить, что не ей принимать решение? Это же ей завтра ехать в больницу, и с ней будут что-то там делать!

Ася дернулась погуглить, как делается аборт, но остановилась. Поняла: после того, что увидит, до больницы доехать не сможет. Ей было страшно. И очень муторно. Заболел живот.

Пришла мама, села рядом, обняла. Долго говорила, что так даже лучше. Что потом она вырастет, встретит настоящего мужчину и родит от него столько детей, сколько захочет. Что операция завтра – это быстро и не больно, что дядя Богдан уже договорился с лучшим анестезиологом и в больнице Ася проведет всего сутки. А потом вернется домой, и мама приготовит ей что-нибудь вкусненькое.

Ася молчала. Она думала о том, что и мама, и Богдан Семенович не говорят при ней «аборт», говорят «операция».

– Мама, а ты делала аборты? – спросила Ася.

– Нет.

– А ты когда-нибудь хотела сделать? – Ася пристально смотрела маме в глаза. – Но не сделала, а потом жалела?

– Я? – Мама смутилась. – Никогда.

«Врет», – поняла Ася.

А потом она подумала, что все вокруг стали врать. Богдан Семенович врет, что аборт делать обязательно, мама врет, что ему верит. Она, Ася, тоже врет, что верит им обоим.

– Ты спи завтра, – сказала мама, – я разбужу тебя часов в десять.

– Я пойду в школу, – сказала Ася, – у меня математика первым уроком, мне надо быть.

Мама минуту молчала.

– Ну хорошо, – сказала она, – приходи после первого урока, я буду ждать тебя дома.

* * *

Ася пришла в школу пораньше и простояла минут сорок на крыльце. Она надеялась, что Гриша все-таки появится. Подойдет к ней. Возьмет ее за руку и скажет, что в больницу ехать не надо. Но начался урок, Ася замерзла, и ей пришлось идти внутрь.

После математики Ася бродила по коридорам. Нашла Гришин класс. Посмотрела, как он быстро прошмыгнул из одного кабинета в другой.

«Подойти, что ли, скандал устроить?» – вяло подумала Ася.

Но у нее не было сил.

«Надо идти домой», – решила она.

Вышла из школы. Посмотрела на небо. Вдохнула свежий воздух. Как-то вдруг наступила весна. Наглая молодая зелень торчала повсюду: на деревьях, из земли. Асе захотелось сорвать травинку и пожевать ее основание, там, где сладко. Как она делала в детстве.

Очнулась она на качелях с травинкой в зубах. Качели скрипели так мило. И тоже напоминали о детстве. Правда, травинка оказалась невкусной, Ася ее выплюнула.

Зазвонил телефон. Ася знала, что это мама, но не глядя сбросила вызов. Он мешал. Во дворе было так тихо, и звонок все испортил. А потом она совсем отключила телефон и пошла куда глаза глядят.

Классная нашла ее у школы в шесть часов вечера. Ася замерзла и плакала. И Ольга Егоровна забрала ее к себе домой.

* * *