Грач - птица весенняя

Бауман оглянул надзирателя не вполне доверчиво:

— Как на даче? А охранное? Новицкий как же?

Надзиратель хихикнул:

— Тюрьма не в их же ведении. Это раньше было, а нынче тюрьма по министерству юстиции: другое, я говорю, ведомство. Новицкий прямого касательства не имеет. А то бы…

Он даже засвистел, чего, конечно, никак не полагается по тюремной инструкции. Так или иначе, уж здесь, на пороге, было совершенно ясно, что Лукьяновская тюрьма, выражаясь на специальном тюремном жаргоне, «отбитая»: внутренний распорядок в ней для «политиков» — свободный.

Проходя по коридору (двери, двери: ванная, карцер, цейхгауз), Бауман твердо убедился в этом. Прибитый гвоздиками, висел на стене лист белой бумаги, на котором каллиграфически было выведено:

2 августа, в шесть часов,

во второй клетке состоится обсуждение брошюры т. Н. ЛЕНИНА «ЧТО ДЕЛАТЬ?»

Товарищи, не ознакомившиеся с этой брошюрой, могут получить ее для прочтения у старосты политического корпуса т. Мариана Гурского.

Гурского? Искровца? Ну, если Гурский за старосту здесь, — дальше, прямо сказать, идти некуда.

«Ленин!.. — Бауман еще раз взглянул на повестку. — «Что делать?» Замечательно!..»

Надзиратель толкнул дверь. Дворик, похожий на коридор, узенький. В том конце — снова дверца. За нею открылся двор. И первое, что метнулось в глаза, вороненый ствол берданки в руках караульного надзирателя, одиноко и сонливо стоявшего под «грибом» — круглым, железом крытым навесом на стойке-ножке. Кругом — кучками, парами, в одиночку-люди, люди, люди.

— Постойте минуточку, — озабоченно сказал надзиратель, — я сейчас старосту разыщу… У нас, видите, двор на клетки поделен, для удобства публики, чтоб выбор был для знакомства, кому с кем гулять приятнее. По летнему времени заключенные весь день во дворе, камеры не запираем. Обычно господин Гурский во второй клетке, в городки играет.

В городки где-то играли действительно. Сквозь гул разговоров, растекавшийся по плацу, прорывался характерный стук палок: о чурку — звонкий, глухой — о землю.

Надзиратель пошел. Грач не стал дожидаться на месте; он двинулся следом, осматриваясь, осваивая окрестность. Три каменные стены: одна, «жилая», здания политического корпуса; из-за другой многоголосый шум, хохот и выкрики; поскольку выкрики шли на блатном жаргоне, с уверенностью можно было сказать, что там — уголовники; за третьей, высокой стеной — аршин шесть высотой синело небо: за нею, стало быть, воля. Отступя от «гриба», шла поперек двора, параллельно стене корпуса, каменная стенка, рассекавшая двор для «политиков» на две части, на два достаточно узких загона, — это и были, очевидно, «клетки». Из-под «гриба» часовой мог наблюдать за обеими… Бауман нагнал надзирателя. Справа и слева его оглядывали незнакомые глаза. Долетели обрывки разговоров:

— …сначала выработать организацию, способную объединить все подлинно революционные силы, а потом уже звать к атаке.

— Опять Ленин?

Бауман оглянулся: нет, обоих не знает.

А еще через шаг — спорящая азартно кучка:

— Вас послушать, рабочедельцев, так и партии никакой не надо, одних профсоюзов достаточно… Так говорить — рабочих с головой выдавать буржуазии.

— Выдавать?.. Если б мы выдавали, не сидели бы за решеткой с вами вместе. Буржуазия нас на руках бы носила.

— И будет, и будет. Просто еще она вас сквозь вашу словесность как следует не расчухала. А расчухает, кто вы такие, не только что выпустят — на руках вынесут. Министрами у них будете.

Надзиратель, ухмыляясь, оглянулся на Грача:

— Целые дни эдак спорят. А о чем? Никому не известно. Слушаешь, слушаешь нипочем не понять… Ну вот и господин староста.

В самом деле: присматриваясь еще издалека, щурясь, почесывая черную круглую свою бороду, подходил Гурский. Мариан Гурский. Искровец. Товарищ.

— День добрый!

Глава XXVIII ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ

Гурский вежливо ответил на приветствие. Вежливо, но официально. Он ничем не показал, что знает вновь приведенного. Так и следовало, конечно, потому что откуда ему знать, кто именно стоит перед ним: Петров, Иванов, Васильев, Курилов, Мейзе или еще кто; по какому паспорту, по какому делу, где и как взят Грач. Бауман поспешил поэтому разъяснить положение:

— Личность установлена, к сожалению.

Строгие морщины на лбу Мариана разгладились.

— Здорово! Словили-таки, окаянные! — Обернулся назад, крикнул: — Товарищи, Бауман!

Окружили. Кто-то обнял. Кто-то крепко, дружески хлопнул по спине.

— Ба-ба-ба! «Знакомые всё лица!» И Литвинов здесь? Я, признаться, подумал, что этот дурак Новицкий хвастает. А и в самом деле — российские искровцы чуть не все здесь.

— «Сто тысяч стоило… По всей России ловили!» — Литвинов, закрыв глаза, передразнил Новицкого. — Одиннадцать персон.

Он кивнул курчавой головой на высокую стену, испещренную сплошь росчерками фамилий. Как известно, заключенный обязательно оставляет автографы в тюрьме-всюду, где это возможно. Фамилий было сотни, если не тысячи. У Баумана зарябило в глазах.

— Не туда смотришь… выше!