Град безначальный. 1500–2000

От бесконечных войн землица подустала;
пора бы отдохнуть стрельцам да пехтуре,
и заплатить долги, но вовсе нет металла
в монетных мастерских на денежном дворе.

Кто знает, от кого и кто сие услышал,

старинная Москва на выдумки щедра:
богато наградит того, кто рылом вышел,
Тунгусия, страна слонов и серебра.

Трофей богат зело, да порученье скользко.

Сколь велика Сибирь, где ты один как перст!
Приказано дойти к Тунгуске от Тобольска,
короче, одолеть все тридцать сотен верст.

Не возразишь: пойдешь что волей, что неволей,

но скажешь ли кому, сколь этот путь рисков?
Зерколишек возьми – менять на мех соболий,
и браги не жалей для всяких остяков.

Слух про богачества имеется в народе,

но, если врет народ, быть, стало быть, беде:
Берут-де там руду, да плавят серебро-де,
да только не поймешь – берут-то, гады, где.

Князишки купятся на русские посулы, —

наутро вспомнят ли, что пили ввечеру?
Пусть олово берут за просто так вогулы,
но путь желаемый укажут к серебру.

Тунгус горазд болтать, да верить ли ловчиле?

…Но и казнить его не следует пока:
из руд, что он принес, расплавив, получили
отливку серебра на три золотника.

Конечно, риск велик – придется жить, рискуя;

коль верную тропу укажет местный люд,
так подарить ему три пуда одекуя,
пятьсот зерколишек да шесть десятков блюд!

Так что ж запрятано под валуном лежачим?

Открыты берега, морозу вопреки.
Легко бы серебро найти войскам казачьим,
да только серебра не ищут казаки.

Для инородцев тут любой казак – вражина,

бурят бы и принес весь тот ясак добром,
однако что ни день беснуется дружина,
коль запрещаешь ей устраивать погром.

И пишет он, уста молчаньем запечатав:

«Сибирь не для ворья, и это весь ответ:
не больно-то легко собрать ясак с бурятов,
а что до серебра, – его здесь просто нет».

И более угроз желая не имати,

ушел Игнатьевич в пургу и снеговерть:
чем сгинуть у царя в промозглом каземате,
так лучше средь тайги спокойно встретить смерть.

Примеривал февраль морозную обнову,

был день второй поста у христиан, когда
пустыня белая открылась Хрипунову:
вовек не досягнет рука Москвы туда.

Уж лучше погибать в таежной лихоманке,

чем от лихих друзей быть выданным врагу, —
и встретить тень царя однажды она свиданке
случится стольнику, замерзшему в снегу.

Века надвинутся, и в узелок увяжут

необретенный клад серебряных монет,
и, в общем-то, плевать, что именно расскажут
минувшие снега снегам грядущих лет.