Град Божий

И вот сегодня, после двухнедельных приготовлений, долгожданный день наступил. Пэм и Сара приехали в аэропорт Кеннеди на такси. Позднее утро, идет дождь. Они не говорят ни слова. Сара звонит по мобильному телефону домой и говорит Анхелине, что сегодня мальчики будут в школе полдня, потому что у учителей какая-то конференция, и детей надо забрать после обеда. Плащ на Саре распахнулся, на ней надет костюм, и Пэм видит, какие у нее красивые ноги выше колен. Это наблюдение заставляет его с удвоенной энергией читать цветные указатели, едва различимые сквозь стуки хлещущего дождя.

В это утро Пэм уже не чувствует себя триумфатором. Правда встает перед его внутренним взором во всей своей неприкрытой обнаженности. И дело не в том, что Сару, кажется, не слишком впечатляет то, что он сделал. Напротив, она, как кажется, проснулась от спячки, она тронута и принимает как должное их растущую близость. Но сейчас Пэм думает о своих мотивах: способен ли он на действие, безнравственное в самой своей основе? Не есть ли его поступок всего лишь инструмент совращения? Он летал в Москву, звонил, как священник общался с другими священниками, встречался с дипломатами и атташе, с законниками и мошенниками, он полностью открылся, поставил на карту свои связи и бесстрашно проник в КГБ. Конечно, теперь все они, как нищие, стоят возле него с протянутой рукой, но он сам об этом даже не подозревает, не правда ли?

Едва ли это можно расценить как акт раскаяния. Это было раскаяние авантюриста.

Вокруг полумрак, повороты, развилки, ворота, системы сообщений аэропорта, многочисленные здания и ангары на горизонте создают у зрителя картину города, который невозможно втиснуть в земные рамки, города, гражданами которого являются огромные летающие машины, одна из которых только что, словно упав с неба, заходит на посадку, выпустив, как когти, свои шасси.

Через несколько минут в маленьком кабинете вокзала международных сообщений Сара, Пэм и молодая женщина из ведомства прокурора Соединенных Штатов в Нью-Йорке и таможенники смотрят, как инспектор берет в руку молоток, долото и приступает к делу. Сундук стоит на металлическом столе. Он оказывается больше, чем представляла себе Сара по описаниям Пэма. Она думала, что сундук размером с чемодан, но он глубже и шире. Сундук, кажется, сработан вручную, доски сбиты длинными гвоздями, по углам он окантован железными уголками. Сундук выкрашен белой краской, но там, где она облупилась, видна древесина.

Сара садится на один из стульев, расставленных вдоль стены. Таможенник находит, что открыть заржавленный замок невозможно, и просит разрешения вырвать накладки, предупреждая, что от этого может треснуть крышка. Не поняв еще, что сундук является ее собственностью, Сара машинально кивает в знак согласия. Однако звук трескающейся древесины заставляет ее вздрогнуть, как будто история ее отца сейчас, на глазах у всех, просочится в кабинет.

Накладки удалены, толстые веревки перерезаны. Чиновница достает из сумки фотоаппарат и несколько раз снимает русскую надпись на крышке сундука. Потом за дело снова принимаются инспектора. Они осторожно извлекают из чрева сундука разного размера свертки, упакованные в клеенку. Кроме того, стенки сундука изнутри тоже выложены клеенкой, безошибочно можно сказать, что материалы стремились сохранить во что бы то ни стало. Сара чувствует, что это послание, пришедшее к ней из прошлого, и едва подавляет рыдание, подступившее к горлу. Инспектора разворачивают пакеты, все, один за другим, и находят там листы бумаги, тетради, брошюры, книги, папки, отпечатанные на машинке тексты, диаграммы, подшитые документы, конверты разной величины, помеченные аккуратными надписями на идиш. Инспектора вскрывают каждый конверт, раскрывают каждую тетрадь, обшаривают руками стенки сундука. Решают, что здесь нет ничего интересного для них. Они укладывают все на место и приносят свои извинения.