Град Божий

Господи Иисусе, пустыня! Знойное солнце освещает послепотопную трясину, огромные лепешки ползучей испаряющейся слизи, болота, вспучивающиеся лужи грязи, озера, кипящие от кишащих в них плавающих тварей, извивающихся от нехватки воздуха, бьющихся и умирающих, чтобы навеки окаменеть, косяки мертвой рыбы, устилающие землю; почва высыхает, покрывается коркой и трескается, превращается в твердую кору, и потом все это запекшееся наследие потопа ветром уносится в пустыню, покрытую камнями и прорезанную сухими руслами вади. На гниющих остатках рыбьей чешуи размножаются массы микробных тварей, появляющихся словно по волшебству: это родина всех нас, духовный источник; не в белых ледяных просторах Арктики утвердился религиозный гений, но здесь, на кварцевых равнинах, выветренных знойными ураганами и превращенных в песок, над которыми свирепствуют песчаные бури, превращающие день в ночь, именно здесь зародилась пастушеская цивилизация кочевников, носивших длинные накидки и покрывавших головы платками. Сорок дней пребывал Иисус в пустыне — что магического в этом числе? — Моисей и Илия тоже потратили свои сорок лет на блуждания в пустыне, и у всех их людей, у всех вьючных животных, у хабиров, блуждавших по пустыне сорок лет, скрипел на зубах горячий песок Сахары, их опаляло солнце пустыни Негев, окружали красноватые скалы, песчаниковые утесы, выветренные в диски и камни для жертвоприношений, столбики и выщербленные колонны, благословенные оазисы в скалах, куда люди народа Божьего приходили пить и есть финики… это наш духовный дом, каждый утес может стать плитой, на которой пекут хлебы, эта земля вмещает в себя больше, чем вся территория Европы, это геологическое зеркало темного безжизненного дна соленого океана, но и здесь, конечно, водятся приспособившиеся ко всему твари… это рачки, яйца которых впадают в спячку и дремлют в глине в промежутках между дождями, клещи, жабы, жуки и осы, скорпионы и саранча, змеи и роговые жабы и ловкие юркие ящерицы, пустынные крысы, волосозубы, сцинки, кроты и фенеки. И каждый из этих приспособленцев, каким бы безмозглым он ни был, понимает, что в полдень надо прятаться от солнца — зарываться в песок, скрываться в корнях колючек и ждать вечера, чтобы выйти на охоту, поймать добычу лапами, или схватить и раздавить ее челюстями, или ужалить ее смертельным ядом, или ранним утром направить каплю росы с хитинового панциря в булькающую пасть. Так что у Христа была замечательная компания, когда он пребывал сорок дней в пустыне. Я не сказал еще о филине, который ухал по ночам из высокогорной пещеры, зажав в когтях трепещущее тело бурого хомячка.

* * *

Я был прижат к раздвижной двери и вдыхал исторический запах дерева, сена и кожи, приникнув, однако, губами к тоненькой струйке воздуха, сочившейся сквозь щель между планками обшивки вагона и доносившей до меня дух обычной, равнодушной земли.

Струйка воздуха нагревалась солнечными лучами днем и остывала ночью; так я смог считать сутки нашего пути. Я определял наступление нового дня по изменившемуся вкусу воздуха на кончике моего языка. Иногда до меня даже доносились звуки, например, мычание коровы в сумерках, хотя и заглушаемое стонами и молитвами окружавших меня людей.

Наша катастрофа не затронула мир, и поезд двигался, подчиняясь обычным правилам железнодорожного движения. Иногда поезд загоняли на запасный путь и оставляли стоять там несколько часов, не обращая внимания на несущиеся из вагонов крики отчаяния, иногда вагоны дергались сначала вперед, но потом снова начинали двигаться назад, и мы застревали на какой-то станции на всю ночь. Потом вдруг нашему поезду давали зеленый свет, и он со скрипом и скрежетом выползал на основную колею и начинал нестись по ней, как обезумевшее домашнее животное какого-нибудь среднеевропейского крестьянина.

Мы находились в одном вагоне длинного состава таких же товарных вагонов, стояли в нем, тесно прижавшись друг другу и раскачиваясь в такт движению, при этом многие из нас умирали, но живые продолжали поддерживать мертвых своими телами. Каждый вагон был стандартным грузовым вагоном, 7,1 метра в длину и 3,75 метра в ширину, с плоской, слегка седловидной крышей, поставленным на стандартные крупповские четырехколесные тележки, приспособленные к европейской колее. Спереди и сзади автосцепки. Обычный, ничем не примечательный вагон, создававший абсурдное впечатление обыденности, тяжелый, обшитый деревянными панелями, выкрашенными в оливково-зеленый или красно-ржавый цвет. Такие вагоны, побитые непогодой, десятками стоят в депо или со скрежетом и громыханием движутся мимо полей, деревень и сел, по три состава за утро, освещенные холодным светом луны, трясущиеся, дребезжащие от налетающих на них порывов ветра, дующего из широких долин, эти самые что ни на есть обычные транспортные средства, поднимающие своим шумом всех деревенских собак, которые бегут за поездом, отчаянно лают и, подпрыгивая высоко в воздух, раздутыми ноздрями ловят чуждый едкий запах.