Град на холме

– Люди должны забыть о скинье. Пусть она исчезнет… Когда они отойдут от города подальше… Ты понял меня?[30]

– Да, господин. Мы всё сделаем. Только…

– Что?

– Священники и левиты покинули храм Гивы. Они ушли вслед за Самаэлом. За скиньей. Твой храм опустел.

Суул посмотрел в чернеющее небо и сжал кулаки. Он будто обдумывал что-то, глядя в бездонную темноту. Затем царь произнёс понизившимся, угрожающим голосом, каким обычно объявлял войну:

– Пусть другой отряд отправится в Эн-Дор. Ты знаешь к кому… Старик не захотел освящать мой храм, и это сделает кое-кто другой.

– Слушаюсь, господин.

Ионофан и Авнер поклонились царю. Они поспешил к казармам, собирать отряды.

С неба полился дождь. Его влага пообещала облегчение. Суул перегнулся через перила, чтобы подставить под воду голову – та буквально раскалывалась от напряжения.

«Убейте Давида, сына Ессея, преступника и…» Эти слова, начертанные на листе пергамента, смывались дождём. Зажатый в ладони Суула приказ на глазах терял смысл. Теперь уже не узнать, что было написано после этого «и». Вода сделала работу за само время.

Дождевая влага струилась по лицу господина народа. Пришедший в себя Суул смотрел на темнеющую Гиву.

* * *

«Интересно», – сказал я про себя, оценивая прочитанный фрагмент текста.

В нём кое-что изменилось. Теперь Суул был представлен по-другому. Он уже не казался источником зла, а, скорее, выглядел жертвой. Жертвой долга и обстоятельств. Странно.

К чему клонил Эрасмуссен? Если в самом начале власть рисовалась как зло само по себе, то теперь появился намёк, что её можно изменить к лучшему. Если так, то это идёт вразрез с версией об оголтелом анархизме. Значит, Эрасмуссен пытался обслуживать другой интерес. Какой?

Интересно то, что парень пытался протащить в свою библию откровенное двоебожие: у пророка Самаэла обнаружился конкурент, живший в Эн-Доре. В таком случае материал Эрасмуссена не христианский. Это язычество, замаскированное под христианство.

Впрочем… у меня уже возникало похожее ощущение, когда я знакомился с сокращённым вариантом современной Библии. Она сама выглядела странновато. Будто в Ветхом завете описывается один Бог, ревнивый, жестокий, непонятный, скрывающийся во мгле, а в Новом завете – совершенно другой, милосердный и понятный, принявший образ человека.

Итак, из текста пока следовало два вывода. Первое. Он имел, скорее, языческую направленность. Второе. Всё вертится вокруг вопроса о власти. Это более-менее соответствует версии о том, что Эрасмуссен мог вести дела с политически активными неоязычниками. Может, парень хотел создать собственную секту? Или секту под чей-то заказ?

Нужно было выбираться из клиники «МаКо». Пусть адаптация организма не завершилась, но не сидеть же тут, потакая капризам организма.

Я огляделся: всё тот же длинный больничный коридор, в стенах которого угадывались силуэты дверей. Позади что-то приглушённо хлопнуло. Надо полагать, дверь. Я поднялся, сложил книги Эрасмуссена в карман плаща и двинулся в поисках выхода… Налево? Пускай, налево. Выхода не было видно ни сзади, ни спереди.

«Да что ж такое?» – Я вертел головой по сторонам. Единственная человеческая фигурка, показавшаяся в конце однотонного коридора, нырнула в неприметную дверь.

Даже спросить не у кого. Не к болвану же возвращаться.

«Хотя нет. Вот табличка», – удалось разглядеть надпись слабого серого цвета. Лифт?..

Это похоже на затухающие колебания, в конце которых возвращаешься в норму. Нервишки силятся вспомнить, как нужно ощущать мир трёхмерного пространства. Коридор постепенно превращался в обыкновенный, со множеством мелких деталей, которые не были прежде видны. Те же дверные ручки, например. Поручни для больных, кому трудно передвигаться. Бледная керамическая плитка на стенах. Показались и зеленоватые лампы, встроенные в потолок.

Рядом открылись двери лифта. Из него вышли двое медиков в белых халатах и масках, лишь мельком посмотревшие на меня.

– В следующий раз не забудьте сменную обувь, – гнусаво протянул один, едва повернув голову через плечо.

– Или бахилы, – добавила белая спина второго.

– Конечно. Простите.

Медики направились дальше по коридору, а я продолжал смотреть им вслед. Двери лифта дёрнулись, но мне удалось проскочить внутрь. Кабинка не двигалась, пока я раздумывал, куда ехать. На серую металлическую стену проецировалась голограмма, отражавшая схему здания. Я почти выбрал нужную точку, как двери вновь распахнулись. Внутрь вошёл врач в белом халате и маске.

– Это ещё вы?

– М-м… подскажите, где…

– Выход?

Я кивнул. Сознаваться, говоря «да» отчего-то было стыдно.

– Центральный или гараж?

Двери закрылись, а мы так и не трогались с места.

– Ладно. Пока думаете, вызову свой этаж, – он ткнул пальцем в светящуюся точку голограммы.

Вначале мы спускались секунд десять. Потом кабинка остановилась, и мы поехали в сторону, по горизонтальной шахте. Чуть дольше. Лифт замер, и направление движения опять изменилось. Мы молчали, пока кабинка плутала по невидимому лабиринту.

Затем она неожиданно встала, и окрылись двери. Врач загородил просвет:

– Ну как? Надумали?