Град на краю

Артур влюблено посмотрел на девушку, кивнул и умело скрутил Кима за здоровую руку. Он вывел его из заведения, потащил по улице, иногда ударом по почке корректируя направление. Ким что-то вопил про произвол под взглядами собравшейся толпы — обилие свидетелей было сейчас только на руку. Потом его втащили в помещение охраны, и без особого усердия, экономя силы, Артур начал его избивать. Он привычно избивал странного бродягу, тот, как и положено, выл и просил прекратить.

Допросы в Уфе после освобождения из плена были грубыми и простыми. Кима готовили к такому в ячейке — мечтай о боли, желай её, и ты сможешь вытерпеть. Это был вопрос не силы воли. Это было контролируемое безумие, которому обучали и пестовали. Ким понимал, что пройдя школу подполья, он стал чуть безумным, но такие были и все вокруг. На допросе в уфимской охранке он смотрел, как ему вырвали очередной ноготь и выл, не от боли, но чтобы не закричать, моля, чтобы вырвали ещё один. Он так и не раскололся.

В лагере Тубен Кама были мастера. Он смотрел на свою кожу между пальцев ног, которую аккуратно стёрли верёвкой до мяса. Боль, которую нельзя описать, которую нельзя вытерпеть. Уровень, когда он с наслаждением молил о большей боли, они прошли за несколько часов. Потом он был готов рассказать всё, но мастерам этого было мало. Каждый раз, когда он доходил до предела, ему давали отдых и поднимали к новым вершинам мучений. Он кричал, повторял снова и снова, что расскажет всё. Но мастерам пыток нужно было куда больше…

После того провала Ким думал, что сломается и расколется на первом же допросе. Сейчас, скорчившись от ударов сибайского капитана, Ким едва сдерживался, чтобы не смеяться и кричать, прося о большей боли.

Глава 11 Василь

Василь поморщился от яростного лая.

Это был очень хороший день. Оставалось только одно дело. Василь подошёл к краю деревянного помоста и посмотрел вниз, где бесновалась свора собак. В пяти метрах над ними, на досках настила стоял стул, к которому был привязан полуголый избитый человек.

— Вот что, товарищ Плюев, — сказал Василь устало, — поскольку вы говорить со мной отказываетесь, думаю на этом мы и закончим.

Законник кивнул улыбающемуся человеку со страшным шрамом на шее. Тот наступил на стул между голых бедер Плюхи, легонько покачивая стул.

— Интересная у вас смерть, начальник, — сказал Висельник с усмешкой.

Потом он толкнул стул.

* * *

За шесть часов до этого Василь вышел на улицу, задумчиво жуя зубочистку. Около кабака громоздились сугробы грязного снега, десяток бедно одетых людей с лопатами сгребали его в тупики и переулки.

За спиной остался пустой трактир Клёцки. Кроме Василя в зале сегодня было лишь несколько молчаливых людей из Заповедника. Законник поел и положил на стол две медные копейки. Клёцка отрицательно покачал головой, но Василь поднялся, оставив их. Он не сомневался, что Клёцка сложит их в отдельный ящичек, словно они отравлены.

Василь уважал принципиальных людей. Вон, Хохол так угодлив, что сразу понятно, у такого стакан из рук лучше не брать. Ель тоже без разговоров сказал, что для законника у него всё бесплатно, комната и еда. Нет, уж лучше плевок в лицо, чем нож в спину.

Время было около полудня, вместо того, чтобы вернуться к документам, он стоял на улице и думал о нескольких вещах сразу.

Василь думал, что приключения в плену не прошли даром. Как часто с ним бывало после запредельного стресса, начала чесаться кожа, и ни одно средство не помогало. От этого он начинал думать, что ему уже хорошо за тридцать, и все те испытания тела, на которые в восемнадцать ты идёшь со смехом, теперь начали оборачиваться мучительными болячками.

Ещё он думал, о отвратительном послевкусии во рту — в столовой не было хлеба, и вместо неё напекли лепешек из картошки. Перед глазами вставал детский приют в Дёме, где вырос Василь. Он помнил стол, тот был застелен клеёнкой, заклеенной скотчем, вокруг молча ждут полтора десятка прозрачных от голодухи мальчишек. На столе тарелка с двумя картофельными лепёшками и кастрюлька с водой, оставшейся от варки картошки. Он не мог вспомнить лицо женщины, которая следила за ними, но хорошо помнил тебе отрезают полоску лепёшки и наливают небольшую чашку воды, где едва различим вкус варёного картофеля. От воспоминаний мысли перескочили на заведения Хохла и Ели, где до сих пор подавали настоящий хлеб, и у Василя начинали нестерпимо чесаться руки.

Кабатчики, какое же мерзкое племя. Каждый раз, когда он раскрывал дело, хоть каким-то краешком, но был замешан кабатчик. Василь пожевал зубочистку и со злостью выплюнул её. Прижмёшь кабатчика, а у того в глазах искреннее изумление. Ну а что такое, да помогал сбывать краденное, ну сам же не воровал? Ну да, тырит он электроэнергию, ну а какой вред-то?