Град огненный (СИ)

Он подходит ко мне, а я инстинктивно отступаю — и в спину упирается круглая ручка двери. Как пистолетное дуло.

— Куртку можно повесить сюда, — тем временем говорит доктор и показывает мне вешалку. — Вам помочь?

Он дотрагивается до меня. И по моему хребту прокатывается ледяная лавина.

Обычно васпы избегают прямого физического контакта. Эта привычка формируется в пору ученичества, когда любой контакт влечет за собой только одно — боль. Люди же не трогают нас потому, что мало кто в добром здравии захочет погладить таракана. Это неприятие заложено в генетической памяти. В глубинных инстинктах. Как в наших — заложена жажда разрушения.

Но отступать некуда, поэтому я неловко снимаю куртку (конечно, от волнения и природной неуклюжести путаюсь в рукавах). И доктор начинает мягко, но непреклонно оттеснять меня в комнату. Его жесты ненавязчивы, а я чувствую себя зверем, угодившим в капкан хищника еще более хитрого и беспощадного. И тем опаснее капкан, что выглядит на первый взгляд безобидно. В этом лукавство и подлость человека. Лучше бы меня просто повели на дыбу — так было бы честнее.

— Простите, ради бога, вы, должно быть, решили, что я вовсе не ждал вас, — продолжает доктор. — Представляю, что вы могли подумать, когда увидели, как я втихаря уплетаю мороженое!

Он смеется, отчего его щеки наливаются ярким румянцем. Я пристраиваюсь на самый краешек дивана. Внутри я весь — пружина. Но что бы ни говорил и не делал сейчас психотерапевт — мне придется выдержать и это.

— Вы знаете, я на самом деле страшный сладкоежка, — посмеиваясь, продолжает доктор. Он садится напротив, в кресло, и теперь нас разделяет только журнальный столик. — Моя жена совершенно этого не понимает и всегда оттаскивает от кондитерских отделов. Однажды она послала меня за хлебом, и знаете что? Я вместо хлеба купил два кило конфет. Так что здесь у меня тайное логово. Поддаюсь соблазну, когда выдается свободная минутка. Понимаете теперь, что вы своим приходом спасли меня от обжорства?

Я молчу. Его многословие раздражает. Но еще больше раздражает запах клубники и сливок.

— Раз уж вы зашли в гости, — заканчивает свою реплику доктор, — поможете мне разделаться с порцией? Клянусь, если я съем хоть еще немного — на мне разойдется халат!

Он поднимается и достает еще одну хрустальную вазочку. Перекладывает из початого брикета остаток. Я сглатываю слюну и слежу за его передвижениями. Наверное, я сейчас похож на осу, которая кружит вокруг блюдца с сиропом, но так и не решается сесть — ведь где-то рядом маячит тень от мухобойки.

— Угощайтесь, дружочек, — добродушно говорит доктор и протягивает мне вазочку.

Я поднимаю на него взгляд.

— Это подкуп? — через силу выталкиваю я.

На лице доктора не дергается ни один мускул. Улыбка кажется искренней, но в глазах затаилась хитринка.

— Что вы, голубчик! — простодушно возражает он. — И в мыслях нет! Впрочем, не хотите, как хотите.

Он ставит вазочку на стол. Подвигает поближе ко мне. Его попытка установить контакт может показаться забавной… но полуголодное существование последних дней не настраивает меня на веселье.

— Предлагаю на чистоту, док, — сдержанно и четко произношу я. — Я вам не голубчик и не дружочек. Я вам не нравлюсь. Вы мне не нравитесь тоже. Или задавайте ваши вопросы, или — баш на баш. Вы мне — штамп в диагностической карте. Я вам — рекомендацию. Идет?

Теперь я смотрю на него в упор — тем взглядом, от которого раньше в страхе сжимались солдаты и падали на колени люди. Но доктор лишь сокрушенно качает головой.

— Боюсь, вы что-то напутали, голубчик, — с сожалением произносит он. — Ошибочно приняли меня за кого-то, и я даже знаю, за кого: за бездушного карьериста, которому нет дела до чужих судеб. Возможно, вы привыкли иметь дело именно с такими? Тогда мне вас искренне жаль.

— Так что за печаль? — огрызаюсь я. — Подпишите карту — и мы никогда больше не встретимся.

— Э, нет. Так не пойдет, — категорически заявляет он, и в прежде мягком голосе я улавливаю металлические нотки. — Ничего не дается легко и просто, голубчик. Вам ли не знать? Побег от проблемы так и останется побегом, но не ее решением.

— Мне нечего решать, — возражаю я.

— Вы, правда, так думаете? — улыбается доктор — вкрадчиво и хитро, словно он знает какую-то мою тайну.

И я вжимаюсь в спинку дивана: очередная паническая волна снова окатывает меня с головой. И я почему-то думаю о своем сне. О русалке с перерезанным горлом. И еще о том, что доктор, возможно, в чем-то прав. Когда тебя возбуждают мертвые девушки — это определенно проблема, приятель.

Я не знаю, что ответить ему и опускаю взгляд.

— Сделаем так, — говорит тогда доктор. — Я больше не стану утомлять вас разговорами, и тем более расспросами. Когда вы будете готовы — вы сами скажете мне об этом. Хорошо? Но только — я подчеркиваю! — когда захотите сами.

Я усмехаюсь, спрашиваю, не поднимая головы:

— А если я никогда не захочу?