Град огненный (СИ)

— С помощью кота, — отвечает Расс и, видя мою растерянность, смеется. — Представляешь? Котенок ко мне прибился паршивенький какой-то. Черный. Пищит. Жрать хочет. А у меня откуда жрать? Только конфеты. Что делать с ним — не знаю. Сунул за пазуху. Думаю, я с разными людьми встречаюсь. Вдруг кто возьмет? Сижу на скамейке, курю. А тут и скрипачка. Я у нее спрашиваю: «Возьмете кота? Помрет ведь без хозяина». Она постояла, посмотрела. Давайте, говорит. И берет его. Прямо из моих рук! — Расс выдерживает театральную паузу, позволяя мне насладиться величием момента. Я слегка поднимаю брови, и он, удовлетворившись такой реакцией, продолжает: — Потом спрашивает: «А вас как зовут?» Я говорю: «Расс». Она: «Можно, я котенка так назову? Вы не обидитесь?» Называйте, говорю. Пожалуйста. Мне что? Я тоже в некотором роде зверь, — он усмехается, и глаза его в полумраке комнаты поблескивают хищным янтарем. — А она не уходит. Стоит, гладит котенка. А котенок уже и разомлел и заурчал. И я молчу. Любуюсь. Разве что не урчу. А она помолчала и говорит: «А меня Жанна зовут. Вот и познакомились». Потом развернулась да и пошла. А я стою, как к земле приколоченный. И внутри так жаром и распирает. Вот тут, — он прижимает ладонь к груди. — Домой не шел — летел. И тут же четыре стиха написал. Хочешь?

Расс смеется, и я смеюсь вместе с ним, но от стихов отказываюсь.

— Что ж теперь? — спрашиваю.

— Не знаю, — добродушно отзывается комендант. — Да какая разница? Неважно это. Зато у меня, как у настоящего поэта, муза есть. А ты слышал, что Хлоя Миллер планирует благотворительный вечер?

Я моментально скисаю и буркаю под нос:

— Нет, не слышал.

— А меня пригласили, — хвалится Расс, но тут же серьезнеет: — Зря ты отказываешься от сотрудничества с ней. На передаче она хорошо держалась.

Я хмурюсь: любое упоминание об этой женщине мне неприятно, и восторженность Расса раздражает еще больше. Пора вернуть его с небес на землю, и я спрашиваю:

— Ты знаешь, что она внучка Полича?

Расс выкатывает глаза. Только что рот не открывает.

— Того самого… — начинает он, и я киваю.

— Того.

Плечи Расса опускаются, взгляд тускнеет, а мне вдруг становится неловко за то, что я так неуклюже выбил опору у него из-под ног.

— Но это не значит, что она причастна к Си-Вай, — поспешно говорю я, словно оправдываюсь. — Самый очевидный вывод не всегда оказывается самым верным.

Расс заметно оживляется.

— Да-да! — соглашается он. — Хлоя Миллер не может быть причастна к Си-Вай. Даже если она внучка этого профессора… Что с того? Взять хотя бы нас самих. Если раскапывать прошлое, то… — он машет рукой и доедает оставшиеся в коробке конфеты.

А я думаю, что, в сущности, он прав. Может, я зря отказываюсь от ее помощи и зря нагрубил тогда, после передачи. Но встряхиваю головой и отгоняю несвоевременные мысли. Это пустяки. Это потерпит. Сейчас важно другое.

— Расс, я не знаю, сколько еще меня тут продержат, — говорю ему, — поэтому нужная твоя помощь. Ты ведь знаешь, где работал Пол.

Комендант кивает.

— Помню, рисовал тебе план, — и сразу схватывает мою мысль. — Хочешь, чтобы я сходил туда вместо тебя?

— Именно. Ничего спрашивать не нужно. Просто наблюдай. Кто приходит. Кто уходит. Какие машины пригоняют. Какие угоняют.

— Подозреваешь их? — хмурится Расс.

— Подозреваю всех, — сухо отвечаю ему. — Зато тебя они не заподозрят. Ты дворник. Прикинешься, что это теперь твой участок. Знай себе мети, а гляди в оба.

Расс соглашается, что это отличная мысль. И мне сразу становится спокойнее.

Я ведь обещал когда-то, что ни один васпа больше не умрет после Перехода?

Прости, Пол. Я не смог сдержать своего обещания. Зато смогу исправить ошибку и пролить свет на твою смерть.

* * *

Расс уходит, а я возвращаюсь к своим записям.

Ловлю себя на мысли, что это становится ритуалом: прожил, вспомнил, записал в тетрадь. Зато теперь, анализируя все происшедшее, могу сказать с уверенностью: Переход начался не с момента, когда последний васпа шагнул в двери реабилитационного центра, а именно тогда, в дождливый весенний день, в неприметной деревеньке Есенка, раскинувшейся на берегах одноименной речки. В час, когда я лицом к лицу встретился с командиром Буном.

Я помнил его таким же — поджарым и худым, как жердь. Он был необщителен и угрюм, зато никогда не наказывал попусту, чем снискал уважение подчиненных. Его исчезновение из Улья было овеяно слухами: поговаривали, что он пропал на болотах при странных обстоятельствах, может, сожрали болотницы, может, поддели на вилы люди.

А теперь он спокойно стоит передо мной, живой и здоровый. Правда, выглядит чуть старше. И залысин чуть больше. Зато угрюмости во взгляде — как не бывало.

— Так, так, — произносит он. — Теперь преторианец?

Мне хочется ответить, что как раз теперь-то нет ни претории, ни Королевы, поэтому теперь я — никто. Но слова не находят выхода. В горле — болото. Под ногами — болото. А дождь все льет и льет, как из дырявого корыта, и нет ему ни конца, ни края.

— Вот что, — говорит Бун. — Раз такое дело. Пожалуйте в дом. В тепле и сытости разговаривать легче. Согласны?