Град Светлый

Но «обновлению» поддавались далеко не все. Старое традиционное сознание сыграло свою охранительную роль, противостоя какое-то время этому разгулу «нового», создавая в пространстве Духовной революции «островки» сопротивления, которые в какие-то моменты помогали этой революции выстаивать. Процессы взаимодействия «старого» и «нового» были в России не столь просты и прямолинейны, как казалось борцам за «нового» человека. Эта борьба «за» шла как бы в двух слоях, в двух измерениях российской духовной жизни, разделенных к тому же возрастными особенностями ее участников.

В первом слое, где приходилось иметь дело с теми, которые к началу социальной революции сформировались, обрели зрелость и имели свои убеждения, человеческий материал мало поддавался «обновлению». Неподатливые подлежали изоляции или уничтожению. Среди молодежи «обновленческий» процесс развивался более успешно и со временем захватил всю систему российского образования и просвещения, а также многомиллионную массу членов Ленинского комсомола. Те, кому во время Революции было по 16–18 лет, к концу 30-х годов стали взрослыми и зрелыми людьми. Именно они к этому времени начали играть достаточно заметную роль и во власти, и в науке, и во всех других отраслях деятельности. «Новый душевный тип, — писал Н.А.Бердяев, — призванный к господству в революции, поставляется из рабоче-крестьянской среды, он прошел через дисциплину военную и партийную. Новые люди, пришедшие снизу, были чужды традициям русской культуры, их отцы и деды были безграмотны, лишены всякой культуры и жили исключительно верой. Этим людям свойственно было ressentiment (чувство обиды. — Ред.) по отношению к людям старой культуры, которое в момент торжества перешло в чувство мести»[258]. И еще: «В новом коммунистическом типе мотивы силы и власти вытеснили старые мотивы правдолюбия и сострадательности. В этом типе выработалась жесткость, переходящая в жестокость»[259].

Парадоксально, но факт: в «новых» русских оказались весьма устойчивыми старые, худшие качества народа, из которого они вышли. «Новая жизнь» создала условия для их дальнейшего развития. И это в значительной мере определило культурно-социальную судьбу такого «нового человека». Искаженное понятие свободы привело к тому, что сформировался своеобразный тип «раба революции» и «раба государства». «Новый человек», не успевший толком сложиться как «новый», уже начинал деградировать как человек. Эта деградация привела страну ко многим бедствиям. Насилие, жестокость и властолюбие — вот те основные качества, которые получили и развили представители «новой» элиты. Понятия о Духе, об иных мирах и связях с ними были искусственно удалены из сознания «нового человека». Это, в свою очередь, лишало его, с одной стороны, независимых и индивидуальных личностных качеств, превращало в стандартизированный винтик государственного организма, а с другой — делало его сущностью с абсолютным чувством посюсторонности и отсутствием ощущения Беспредельности даже на самом незначительном уровне. Отчужденный от сознания ценности собственной внутренней жизни, ее духовных движений и переживаний, «новый человек» проявлял в этой ситуации острый интерес к технике, нередко со временем превращался в незаурядного технократа, «организатора социалистического производства» с ограниченным и плотно зашоренным мировоззрением и таким же подходом к окружавшей его действительности. Став «новым», такой индивидуум утрачивал интерес к человеку вообще, списывал его со своих счетов и смотрел на него как на некое средство достижения своих и государственных целей. Подобно тому как на войне не ценится человеческая жизнь, не ценилась она и в сфере «социалистической экономики».

«Методы войны, — писал Бердяев, — перенесены были внутрь страны. Появился новый тип милитаризованного молодого человека. В отличие от старого типа интеллигента, он гладко выбритый, подтянутый, с твердой и стремительной походкой, он имеет вид завоевателя, он не стесняется в средствах и всегда готов к насилию, он одержим волей к власти и могуществу, он пробивается в первые ряды жизни. Он хочет быть не только разрушителем, но и строителем и организатором»[260].

Насилие, в самых разных областях жизни страны, постепенно становилось нормой жизни «нового человека» в такой степени, что сам человек переставал ощущать его аморальный смысл, переставал отличать насилие от ненасилия. Насилие процветало в концлагерях и государственном аппарате, оно проникло в науку и сохранившуюся часть Культуры, оно господствовало в творческом труде и на производстве, внедрилось в администрацию всех уровней, в систему школьного воспитания и т. д. Насилие над Духом человека, насилие над его мыслями, личностью, его стремлениями и желаниями, насилие над его телом…

«Новый человек» нес в себе это насилие, дышал им, мыслил им и не мог работать без него. Насилие и принуждение становилось основой его отношения к людям, стилем его жизни, кредо его поступков и кодексом его морального поведения.