Читаем Град за лукоморьем полностью

Град за лукоморьем

На дворе вечерело. Спустившись в подвал, Анна при свете плошки набрала в кувшин воду из открытого чана меж огромных глиняных бочек-пифосов вдоль стен. В подвале было прохладно, слабо пахло виноградным соком.

Настаська забеспокоилась. Уж не лакает ли влагу бесценную? Она стала тоже спускаться по лестнице в подвал: «Выгоню проклятую тихоню, если что замечу».

Анна подняла уже кувшин из чана, когда услышала крик над ухом:

– Ты что здесь медлишь?

Анна обомлела, кувшин вывалился у нее из рук на каменный пол.

Настаська пришла в неистовое бешенство. Схватив подвернувшуюся под руки железную скобу, она с криком: «Ах ты, тварь!» – что есть силы ударила девушку по голове.

Анна рухнула на каменный пол.

– Подымись, мерзавка, не притворяйся! – продолжая стоять над ней со скобой, закричала Настаська.

Анна недвижно лежала, струйка крови текла из ее головы, смешиваясь с водой.

«Неужто прибила?» – Настаська ковырнула ее ногой.

– Слышь, будет притворяться!..

Настаське стало не по себе. Хорошо, что хоть мужа дома нет и никто не видел. Она подтерла тряпкой кровь на плитах, оттащила в сторону Анну, прикрыла рогожей. «Ночью в саду закопаю, – лихорадочно думала она, – а Манефе скажу, сбежала девка».

Манефу мучила жажда. В поисках глотка воды прокралась она вечером в подвал. Трясясь от страха, что ее застанет здесь Настаська, оглядела темные, мрачные углы. Слабый свет плошки сгущал тени, и Манефе казалось, нечистая сила притаилась за чаном.

Вдруг она услышала тихий стон и похолодела от ужаса, ноги прилипли к полу.

Стон повторился, он был жалкий, детский, и Манефа пересилила себя, подошла к рогоже, приподняла ее край.

Анна открыла глаза. Лицо ее было белее мела.

– Ты что? – шепотом спросила Манефа.

– Настаська… убила…

– Ах подлая! – вскрикнула Манефа, и куда только страх ее девался. – Погоди, погоди… – Засуетилась она, разорвала нижнюю юбку свою, перевязала. Анне голову. – Часом позже за тобой приду.

– Боязно мне, – всхлипнула Анна. – Прикончит она меня…

– Ну ладно, погляжу, что убивица делает… – сказала Манефа и выскользнула из подвала.

Настаська в своей горнице холила перед круглым бронзовым зеркалом лицо, протирала его душистым маслом.

Манефа возвратилась к Анне.

– Ты стоять можешь?

Анна поднялась, голова кружилась, ноги были будто не ее.

– Обопрись о мое плечо, – предложила Манефа, – я тебя в дальней клети, в подполье спрячу… А завтра к брату и Глебке сбегаю…

В тот же вечер на город упал благодатный ливень. Он шел от моря спасительной стеной, хлестал весело, наотмашь.

Тмутараканцы в облепившей тело мокрой одежде открывали иссохшие рты, набирали влагу в ладони, подставляли посудины.

Потоки бурливо побежали по мостовой, канавам, проложенным вдоль нее, заполняли колодцы, оставляли позади себя лужи. Струи барабанили по крышам, пузырились на площадях.

А наутро вои со стен увидели – половцы ушли.

Так после бури вдруг очищается небо, и трудно представить, что только-только клубились мрачные тучи, раскаты грома сотрясали землю. Снова безмятежна синева неба, ласков залив…

Половцы ушли, оставив лишь прибитые ливнем пепелища да трупы во рву и на подоле.

…Еще ночью прискакал к Узембе, в его шатер на кургане «Орлова могила», гонец от великого кагана. Атрак приказал снять осаду Тмутаракани, немедля поспешить к Дону – сюда, объединив свои силы, шли русские.

Ночью Настаська, не обнаружив в подвале Анны, подумала с тревогой: «Уползла, гадина». Мужу решила сказать, что девка сбежала. Фряг заезжий к ним, мол, заходил… Сморчок востроглазый… Вот с ним и сбежала… Сколь ни корми холопку, а она все на сторону глядит…

Трапезовать Настаська вышла сонная, накричала на Манефу:

– Дрыхнешь! Анна-то, верно, своровала что, теперь и не сыщешь ее. Поди, харч отнеси мужу… Да гляди, если кроху тронешь – головы не снести!

На улице Манефа услышала радостную весть:

– Половцы ушли!

Боярина она не разыскала, он был уже на княжьем дворе, и побежала к землянке Ивашки.

Ивашка очень нравился Манефе: такой добрый, заботливый, никогда грубого слова не скажет. Она даже видела его часто во сне, то ласково гладила его волосы, то кормила пирогами.

Звонили в буйной радости колокола тмутараканских церквей. Пономари сплели их голоса над городом, возвещая спасение. Услышав этот колокольный хор, истово крестились люди в Корчеве и морях, во всех владениях Тмутаракани.

Обнимались незнакомые на улицах, оплакивали погибших женки, на княжьем дворе Вячеслав щедро одарял дружинников золотыми гривнами. В соборе, откуда бояре уже несли свое на время сложенное богатство, поминали тех, кто, храбрствуя, скончался от многих ран, кто бился, не имея страха, и архиепископ Арсений, возвещая о чудном освобождении града, возносил благодарения богу.

Пробежали по вдруг ожившим торгам глашатаи с криком:

– Княжий приказ: всем не воям сдать оружье! Княжий приказ!