Граф Калиостро

   -- Пусти! -- отбросил его бакалавр.

   В открытую дверь мелькнула белая мгла. К воротам по деревянным мосткам бежит с белой госпожой на руках граф Феникс -- красная кошка, ставшая на задние лапы.

   -- Назад! -- оттолкнул бакалавра Жако.

   Дверь хлопнула, бакалавр ударил в нее кулаками, и вдруг из замочной скважины просунулся долгий палец. Погрозил.

   Не палец, а кончик носа просунулся в скважину. Шевельнулся, понюхал воздух, чихнул.

   -- Наваждение! -- Кривцов рванул волосы, в кулаке остались рыжие пряди...

   Великий мастер и московский типографщик нашли бакалавра в прихожей, у заднего крыльца, на полу. Кривцов сидел у замочной скважины и рукой ловил воздух.

   -- Андрей, батюшка, что тебе приключилось? -- коснулся его плеча Елагин.

   -- Нос, нос проклятый. Чуть поймаешь, он ровно муха -- в скважину шмыг...

   -- Господин секретарь, не дурите, -- сказал Елагин построже.

   -- Голубчик, душа моя, -- нагнулся к бакалавру и Новиков. -- Пошто ты за магом со всех ног грянул?

   -- Ах, вы?.. -- повел глазами Кривцов. И закрыл худое лицо ладонями, и заплакал в голос, навзрыд.

   -- Наваждение, наваждение...

   -- Пойдем отседова, батюшка, -- ласково взял его под руку Елагин.

   Негоциант Григор Фихтель выпустил братьев с парадных крылец, а они втроем вышли со двора.

   Уже светало.

   Белое небо над Невой тронулось холодной желтой зарей. Отлогим глинистым берегом пробирались они к Тучкову мосту. Старый алебардщик уже проснулся от холода и от утреннего боя курантов.

   -- Словно бы заря, словно и нет, -- поморгал ресницами алебардщик. -- Кто его знает, а фонарь под мостом тушить самое время.

   За Невой заря облила бледным золотом верхушки барок с сеном...

   -- Беседа наша, сударь, Иван Перфильевич, будет короткой, -- покашливая от сырости, говорил Новиков. -- Наутро я отбываю в Москву... Бакалавр-то наш, сдается мне, прав: сей Калиостр единое наваждение суть. Может, и знает он какую силишку, нам покуда неведомую, да и морочит весь свет и ту бедную госпожу мучает...

   Башмаки глухо постукивали по влажным настилам моста.

   -- Выслушайте меня, сударь Николай Иванович, с терпением. -- Елагин остановился и даже взял Новикова за медную пуговицу синего плаща:

   -- Может статься, обманщик он, но я исповедаю тако: и ложь, и обман да послужат рабынями Златорозовому Кресту... Посему намерен я сего графа в мой дом на житье позвать, дабы отыскал он нам камень мудрости и соделал золото, как было обещано им в письме из Митавы.

   -- Пустое затеяли, сударь.

   -- Николай Иванович, друг мой, не горячитесь... А ежели откроем мы тайну философского камени -- ведь воистину наступит тогда златой век человечества.

   -- Златой век, златой век... -- вздохнул Новиков. -- Сущее все мечтательство... Нет, заутра я отбываю в Москву.

   Бакалавр, облокотясь о деревянные перила, смотрел на белую, едва зажелтевшую пустыню неба и воды.

   -- Пойдем, Степаныч, -- мягко позвал его Новиков.

   -- Иду, иду, -- обернул бакалавр лицо из тумана.

   За горбатым мостом выросла мокрая крыша гауптвахты. Ходит у полосатого столба часовой солдат в овчинном дымящем тулупе.

IMMORTELLE EKATHERINE II*

[Бессмертная Екатерина II (фр.)]

Кто Аристон сей молодой,

Нежен лицом и душой?..

.................................

Дней гражданин золотых,

Истый любимец Астреи.

Державин

   У белой балюстрады на желтом паркете горячие пятна солнца.

   За кариатидами бельведера, -- полегчавшими, посиневшими, -- огромно и ясно видна даль Царского Села: зеленые квадраты стриженых рощ, мостки, коричневые поволоки оврагов, рогатки и скирды скошенного сена, уходящие зелеными чалмами по скату к ветряной мельнице, вертящей четкие крылья.

   Ее Величество в белом гарнитуровом шлафроке, -- влажные от умывания волосы подобраны в светлый узел, волны волансьена колышатся на груди, -- проходит в неспешной прогулке вдоль кариатид воздушной галереи.

   В голубых глазах государыни блеснули черные, золотистые искры. Она оглянулась:

   -- Поспешите, милый друг, Александр Васильевич, али вам не пройти?

   В стеклянных дверях наклонно отразились зеленые штофные обои, золоченые карнизы, простенки, и на бельведер неловко протискался Ее Величества секретарь, тучный щеголь Храповицкий в просторном коричневом фраке и в атласном камзоле цвета молока с кофе.

   -- Инда, матушка, в пот вогнала дверка сия.

   За Храповицким, сухо постукивая коготками, выбежали господин Сир и господин Том, поджарые английские собаки, -- мордочки узкие, острые уши торчком, серая шерсть, как гладкое серебро, обе в ошейниках красного бархата, -- любимцы императрицы.

   -- Слюшай, батушка, надобно тебе обливанья от пота.

   -- Обливаюсь, государыня, инда мерзну, да без толку: подобен грецкой губке, водой насыщенной.

   Императрица сощурилась, глаза блеснули голубым светом...