Граф Лазарев. Том III

— Не паясничайте. — Шереметьев недовольно скривился. — Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Полгода назад в ресторане. Сколько вы успели увидеть? И кому об этом рассказывали?

Так вот оно что. Похоже, «Неспящие» умудрились спалиться перед моим предшественником. И теперь отчаянно пытаются выяснить, насколько сильно и рассказал он об этом кому-нибудь или нет. Вот только есть нюанс: с воспоминаниями о том, что было полгода назад, у меня некоторые проблемы.

— В каком ресторане? — Я сделал невинный вид. — Что-то не припоминаю.

Шереметьев глубоко вздохнул.

— Не испытывайте мое терпение. Полгода назад вы изволили посетить ресторан на Воробьевых горах, где спьяну вломились в чужой кабинет. Спешили, наверное, к своим дорогим собутыльникам, но промахнулись. И стали свидетелем приватного разговора, который для ваших ушей был не предназначен. Судя по тому, что он до сих пор нигде не всплыл, у вас, похоже, хватило ума сохранить это в тайне. Но рисковать и оставлять вас на свободе мы все равно не можем, — сказал Шереметьев, благополучно забыв данное пять минут назад обещание меня отпустить. — Признайтесь честно, рассказали вы кому-то или нет, и мы сохраним вам жизнь.

Княжич употреблял слово «мы» так часто, словно был только что вышедшей замуж девицей, демонстрирующей всем и каждому, что их в семейной лодке теперь двое. При этом никаких «нас» в зоне видимости не наблюдалось. Похоже, Кирилл очень гордился участием в заговоре и всерьез считал, что после низложения Императора его одарят чем-нибудь хорошим, а не вытолкают взашей, как только он выполнит свою функцию. Заблуждение, свойственное неопытным свергателям власти. Опыта участия в заговорах у меня, конечно, не было, зато был опыт жизненный, так что я мог бы попытаться его разубедить, но что толку. Перспектива получения княжеского титула и, главное, экономного ведения домашнего хозяйства маячила перед Кириллом во всей красе, и не такой ерунде, как здравый смысл, было его разочаровывать.

— Честно, говоря, я плохо помню этот момент. — Я нахмурился, изображая напряженную умственную деятельность. — Сами сказали, я был пьян. Да и значения особого не придал. Может, и говорил кому-то, а может, и нет. Голова не работает. Окно, что ли, откройте, тут так душно.

Шереметьев скорчил недовольную мину, но кивнул одному из охранников, и тот отворил форточку. Воздух в комнате действительно посвежел.

— Кричать бессмысленно, — предупредил Кирилл. — Дом стоит на отшибе, никто сюда не придет, никто вам не поможет.

— Создатель поможет, — совершенно серьезно ответил я. — Он видит, что дело, которое вы задумали, неправедное. Господи, — неожиданно завопил я, заставив Шереметьева подпрыгнуть от неожиданности, — к тебе взываю!

С улицы донесся клекот и через мгновение в так опрометчиво открытую форточку влетел Каладрий и нагадил Шереметьеву на голову.

— Это еще что такое? — удивленно спросил княжич.

— А это, мой друг, — удовлетворенно произнес я, — божья кара.

В доказательство моих слов через форточку хлынула вся стая. Голуби и воробьи, вороны и синицы и все тот же попугай ворвались в комнату и принялись выражать свое отношение к собравшимся при помощи клювов, когтей и помета. С момента нашей последней встречи птиц в культе Каладрия изрядно прибавилось. Похоже, мой питомец был харизматичным религиозным лидером.

Поначалу охранники княжича только глупо ухмылялись, глядя на мое пернатое войско, но, когда ворон вцепился одному из них когтями в лицо, веселье быстро закончилось. Бедняги-заговорщики просто не смотрели фильм «Птицы» и не знали, какую разрушительную силу может представлять из себя разъяренное существо с когтями и клювом. А уж когда этих существ много, они и вовсе стихийное бедствие.

— Да ты всех привел! — похвалил я питомца, когда он пролетал мимо меня.

— Почти. Павлин из императорского сада тоже хотел с нами, но он летать не умеет.

Первым пал тот из охранников, что стоял с боку от меня. Закрывая голову руками, он рухнул на пол, спасаясь от разъяренных воробьев. Попугай приземлился на поверженного врага и нагадил ему на голову.

Шереметьев пытался применить Силу, но тщетно. Очень сложно сосредоточиться, когда со всех сторон тебя клюют, царапают и самым возмутительным образом обгаживают. Несколько выстрелов охранников ушли в молоко, ножи и кинжалы давно уже валялись на полу. Я отошел подальше и скромно присел в угол, дабы не мешать Каладрию вершить справедливость и не попасть под случайный снаряд.

Кириллу, как ни странно, физического ущерба досталось меньше всех, княжич отделался только парой царапин на щеках. Зато в сугубо птичьем смысле он быстро стал похож на памятник. Я почувствовал себя отмщенным за тех дроздов.

— Раскуй меня, — приказал я поверженному Шереметьеву. К сожалению, моя птичья армия никак не поможет мне снять наручники. — А то клюнут тебя в самое дорогое.

— Как ты их приручил? Это же невозможно! Нет такого Дара.

— Я просто очень обаятельный, даже на птиц действует. Ключ, живо, — приказал я. Для пущей убедительности попугай клюнул Шереметьева в зад.